Онлайн книга «Возвращение танцмейстера»
|
Я кричала «Хайль Гитлер», когда мне было десять лет. Родители прекрасно видели, что происходит в стране. Импорт евреев, застой, моральное разложение. И угроза коммунизма. И сейчас ничего не изменилось. Страну изнутри разъедает неконтролируемая эмиграция. Меня тошнит от одной мысли, что на шведской земле строятся мечети. Швеция – загнивающее общество, и никому нет до этого дела. Ее затрясло. Стефан, оторопев, смотрел на нее и не понимал, откуда взялась такая ненависть. – Не слишком симпатичная точка зрения, – сказал Джузеппе. – Я не отрекусь ни от одного своего слова. Швеция, как держава, сегодня уже вряд ли существует. Что, кроме ненависти, можно испытывать к тем, кто в этом виноват? – То есть Герберт Молин переехал сюда не случайно? – Конечно нет. В эти мерзкие времена мы, люди, верные юношеским идеалам, должны поддерживать друг друга. – Вы хотите сказать, какая-то организация существует и сегодня? – Нет. Но мы знаем, кто наши настоящие друзья. – И держите это в секрете? Она презрительно хмыкнула: – В наше время патриотизм чуть ли не наказуем. Если мы хотим, чтобы нас оставили в покое, мы вынуждены скрывать наши взгляды. Джузеппе повернулся на стуле и задал следующий вопрос: – Но ведь кто-то нашел Молина и убил его? – Но при чем тут его патриотические взгляды? – Вы же сами сказали. Вы вынуждены таить ваши безумные идеи. – Наверняка его убили не за это. Наверняка есть другие причины. – Какие, например? – Настолько хорошо я его не знала. – Но сами-то думали, наверное? – Разумеется. Ничего не могу ни понять, ни предположить. – А в последнее время? Что-то случалось? Не вел ли он себя как-то необычно? – Он вел себя как всегда. Раз в неделю я его навещала. – Он не говорил, что чем-то обеспокоен? – Ни слова. Джузеппе замолчал. Стефан решил, что Эльза говорит правду – она действительно не заметила никаких перемен в поведении Молина. – А что случилось с Авраамом Андерссоном? – спросила она. – Его застрелили. Такое впечатление, что даже не застрелили, а расстреляли. Он тоже принадлежал к вашей группе, которая группой не является? – Нет. Герберт иногда беседовал с ним, но они никогда не говорили о политике. Герберт был очень осторожен. У него было мало настоящих друзей. – А кто мог убить Авраама Андерссона? – Я не была с ним знакома. – Кто был Молину ближе всех? – Думаю, я. И дети. По крайней мере дочь. С сыном отношения порваны. – Кто их порвал? – Не знаю. – А еще кто-то был? Вы никогда не слышали о некоем Веттерстеде из Кальмара? Она ответила не сразу. Джузеппе и Стефан быстро переглянулись. Она была совершенно очевидно удивлена, откуда им известно это имя. – Он упоминал иногда это имя. Герберт родился и вырос в Кальмаре. Веттерстед – родственник бывшего министра юстиции, того самого, которого тоже убили несколько лет назад. Мне кажется, он художник-портретист. Но я не уверена. Джузеппе записал в блокнот ее показания. – И ничего больше? – Нет. Герберт был не из тех, кто любит поговорить. Люди ведь разные, не так ли? Джузеппе поглядел на Стефана. – У меня еще один вопрос. Когда вы бывали у Молина, чем вы развлекались? – Не поняла вопроса. – Вопрос заключается в следующем – вы с ним танцевали? В третий раз за время разговора на ее лице ясно читалось удивление. – Да, – сказала она. – Танцевали. – Танго? – Не только танго. Но часто именно танго. Старые танцы тоже почти исчезли. Те, которые нужно уметь танцевать, где требуется элегантность и мастерство. Как танцуют сейчас? Как обезьяны! – Вам наверняка известно, что у Герберта Молина была специальная кукла для танцев? – Он был страстный танцор. Танцевал замечательно и старался не терять формы, а для этого надо практиковаться. Для чего и нужна была кукла. В молодости, мне кажется, он мечтал быть танцором. Но когда позвала труба, он пошел выполнять свой долг. Стефан подумал, что даже язык у нее высокопарен и старомоден. Словно она заклинала время вернуться вспять – в тридцатые – сороковые годы. – Могу предположить, что не многие знали об этой его страсти. – У него почти не было друзей. Сколько раз надо это повторить? Джузеппе потеребил нос, обдумывая, что еще спросить. – А когда он увлекся танцами? – Думаю, во время войны. Или перед самым ее началом – он же был тогда очень молод. – Почему вы так думаете? – Он как-то рассказывал. – И что он рассказал? – Только то, что я уже говорила. Ничего больше. Война была тяжелым испытанием. Но иногда он получал увольнительные. Немецкое командование очень заботилось о своих солдатах. Когда была возможность, их отпускали отдохнуть и оплачивали отдых. – Он часто говорил о войне? – Нет. Не часто. Но мой отец говорил о войне постоянно. Как-то они одновременно получили увольнительную и поехали в Берлин. Отец рассказывал, что Герберт ходил на танцы каждый вечер. По-моему, каждый раз, когда Герберт получал отпуск, он прямо с фронта ехал в Берлин – и танцевал. Джузеппе долго молчал. – Можете сообщить нам еще что-то, что могло бы помочь следствию? – Нет. Но я очень хочу, чтобы вы поймали убийцу. Понятно, что строгого наказания он не получит – в Швеции защищают преступников, а не их жертвы. Наверняка станет известно, что Герберт сохранил верность своим идеалам. Осудят не преступника, а его, хотя его уже нет в живых. Но я все равно хочу, чтобы убийцу нашли. Я хочу знать, кто мог это сделать. – Сейчас у нас больше нет вопросов. Но мы еще увидимся. – Меня в чем-нибудь подозревают? – Нет. – Тогда я хочу узнать, откуда вам стало известно про мундир. – В другой раз, – сказал Джузеппе и поднялся. Она проводила их до прихожей. – Должен сказать, что ваши взгляды на грани… на грани экстремизма, – сказал Джузеппе, выйдя на крыльцо. – Швецию уже не спасти, – ответила она. – В молодости я еще встречала полицейских с твердыми политическими убеждениями. Они разделяли наши идеалы. Теперь таких нет. |