
Онлайн книга «Высокая вода»
— И вы. — Да, и я. — И добавила через секунду тихим голосом: — И Мацуко. — Так что вы единственная, кто несет ответственность за кражу? — Конечно, я отвечаю. Ясно, что они не станут обвинять партийцев, участвовавших в поездке, если все можно свалить на представителя Запада. — Как по-вашему, что случилось? Она покачала головой. — Ничего не складывается. Или просто у меня в голове не укладывается. — О чем речь? — прервала ее Флавия, которая вернулась в комнату с подносом. Она прошла мимо Брунетти, намереваясь сесть рядом с Бретт на диван, и поставила поднос на стол. На нем были две чашки кофе. Она вручила одну из чашек Брунетти, взяла другую и села на диван. — Там сахара две ложки. Я подумала, что вы столько кладете. Игнорируя ее вторжение, Бретт продолжала: — Должно быть, кто-то сговорился здесь с одним из партийцев. Хотя Флавия пропустила вопрос, который вызвал это объяснение, она не попыталась скрыть свою реакцию на ответ. Она повернулась и уставилась на Бретт в ледяном молчании, потом сверкнула глазами в сторону Брунетти. Когда никто не произнес ни слова, Бретт заговорила: — Ладно. Ладно. Или с Мацуко. Может, и с Мацуко. Брунетти был уверен, что рано или поздно ей придется убрать это «может». — Кто? Семенцато? — спросил Брунетти. — Возможно. В любом случае, кто-то из музея. Он перебил ее: — А кто-нибудь из этих, как вы их называете, партийцев говорил по-итальянски? — Да, двое или трое. — Двое или трое? — переспросил он. — Сколько же их всего было? — Шесть, — ответила Бретт. — Партия заботится о своих. Флавия фыркнула. — Насколько хорошо они говорили по-итальянски? Вы не помните? — спросил Брунетти. — Достаточно хорошо. — Она помолчала, но потом заметила: — Нет, недостаточно хорошо для этих целей. Я была единственной, кто мог говорить с итальянцами. Если это они, то они должны были говорить по-английски. Мацуко, припомнил Брунетти, получила образование в Беркли. Раздосадованная Флавия рявкнула: — Бретт, когда ты, наконец, прозреешь и поймешь, что на самом деле случилось? Мне нет дела до вас с этой японской девчонкой, но ты сама посмотри. Ты же играешь со смертью. — Она неожиданно замолчала, потянула из чашки кофе, но, обнаружив, что чашка пуста, резко поставила ее на стол перед собой. Все долго сидели тихо, пока Брунетти наконец не спросил: — Когда могла произойти подмена? — После закрытия выставки, — ответила Бретт дрожащим голосом. Брунетти перевел взгляд на Флавию. Она молчала и глядела на свои руки, свободно лежащие у нее на коленях. Бретт глубоко вздохнула и прошептала: — Ну ладно. Ладно. — Она откинулась на диване и стала смотреть, как дождь стучит по стеклам верхних окон. Наконец она произнесла: — Она была здесь во время сборов. Она должна была проверить каждый экспонат, прежде чем итальянская таможня опечатает упаковку, а потом запечатает ящик, в который сложены коробки. — Она бы узнала фальшивку? — спросил Брунетти. Бретт долго не отвечала. — Да, она бы увидела отличия. — Брунетти подумал, что Бретт собирается что-то добавить к этому, но она этого не сделала. Она созерцала дождь. — Как долго они должны были заниматься упаковкой? Бретт прикинула и ответила: — Четыре дня. Или пять? — А потом что? Куда отсюда повезли ящики? — В Рим самолетом «Алиталии», но потом они там застряли больше чем на неделю из-за забастовки в аэропорту. Оттуда их отвезли в Нью-Йорк, и там их задержала американская таможня. Затем их погрузили на самолет китайской авиалинии и доставили в Пекин. Печати на контейнерах проверяли каждый раз, когда их загружали в самолет или выгружали оттуда, и при них всегда была охрана, пока они находились в иностранных аэропортах. — Сколько прошло времени с тех пор, как они покинули Венецию и оказались в Пекине? — Больше месяца. — А когда вы увидели экспонаты? Она заерзала на диване, прежде чем ответить ему, но глаз не подняла. — Я вам говорила, этой зимой. — А где вы были, когда их паковали? — Я говорила. В Нью-Йорке. Вмешалась Флавия: — Со мной. У меня был дебют в «Метрополитен». Премьера была на два дня раньше, чем здесь закрывалась выставка. Я пригласила Бретт поехать со мной, и она поехала. Бретт наконец оторвалась от дождя и посмотрела на Флавию. — И я оставила Мацуко присматривать за погрузкой. — Она откинула голову на спинку дивана и уставилась в потолочные окна. — Я уехала в Нью-Йорк на неделю, а осталась на три. Потом я вернулась в Пекин ждать прибытия груза. Когда он не прибыл, я вернулась в Нью-Йорк и провела его через таможню США. Но потом, — продолжила она, — я решила остаться в Нью-Йорке. Я позвонила Мацуко и сказала ей, что задержусь, и она вызвалась поехать в Пекин, чтобы принять коллекцию, когда она вернется в Китай. — В ее обязанности входила проверка прибывших экспонатов? — спросил Брунетти. Бретт кивнула. — Если бы вы были в Китае, — спросил Брунетти, — то вы бы сами распаковывали коллекцию? — Я только что вам это сказала, — огрызнулась Бретт. — И вы бы тогда же заметили подмену? — Конечно. — Вы видели хоть какой-то из экспонатов до этой зимы? — Нет. Когда они только прибыли в Китай, то застряли в каком-то бюрократическом аду на шесть месяцев, потом их выставили на показ в одном из помещений таможни, а потом наконец разослали по музеям, из которых их взяли для выставки. — Тогда-то вы и поняли, что произошла подмена? — Да, и сразу же написала Семенцато. Примерно три месяца назад. — Ни с того ни с сего она подняла руку и стукнула по ручке дивана. — Ублюдки, — сказала она гортанным от ярости голосом. — Грязные ублюдки. Флавия, пытаясь ее успокоить, положила руку ей на колено. — Бретт, тут ничего не поделаешь. Бретт набросилась на нее: — Это не твоей карьере пришел конец, Флавия. Люди будут приходить и слушать твое пение, что бы ты ни натворила, но эти перечеркнули последние десять лет моей жизни. — Она замолчала на секунду и добавила потише: — И всю жизнь Мацуко. Когда Флавия попробовала возразить, Бретт продолжила: |