
Онлайн книга «Высокая вода»
— Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков. — Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере? — Похоже на то, — согласился Каррара. — Еще что-нибудь? — Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще. — Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато. — Спасибо, Гвидо. — И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? "E mi farà il destino ritrovar questo paggio in ogni loco!» [[40] Такая судьба, похоже, была и у Брунетти — куда он ни совался, везде находил Ла Капру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда. Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь. На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку. — Значит, тут ты работаешь? — спросила она. Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии. — У тебя что, зонтика нет? — спросил он. Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь. — Нет. Когда я выходила, дождя не было. — Во сколько это было? — спросил он, подходя к ней. — После обеда. Кажется, после двух. — Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила. Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось. — Как там Бретт? — спросил он. Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса. — С ней сейчас разговаривать — все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется. — И что это в данном случае? — спросил Брунетти. — Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан. — Когда ты уезжаешь? — Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей. — А она объясняет, почему не хочет ехать? Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность — совершенно разные вещи. — Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня. — Это настоящая причина? — Кто ее знает, что у нее за причина? — сказала она почти сердито. — Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все. Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным. Хотя его подмывало спросить Флавию, зачем она пришла его повидать, он задал такой вопрос: — Есть ли способ убедить ее поехать с тобой? — Ясно, что ты ее плохо знаешь, — сухо сказала Флавия, но потом улыбнулась. — Думаю, что нет. Может, помогло бы, если б ей кто-нибудь велел не ехать, тогда она, вероятно, поехала бы назло. — Она покачала головой и повторила: — Ну точно как мои дети. — Хочешь, чтобы я с ней поговорил? — спросил Брунетти. — Думаешь, будет какая-то польза? Теперь настала его очередь пожать плечами. — Не знаю. Со своими детьми я не слишком хорошо справляюсь. Она удивленно подняла глаза. — А я не знала, что у тебя есть дети. — Довольно естественно для человека моего возраста, не так ли? — Да, наверно, — ответила она и подумала, прежде чем выдать следующее замечание: — Это потому, что я тебя знаю как полицейского, как будто ты не настоящий человек. — Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила: — Ну да, понимаю, и ты меня знаешь как певицу. — Разве знаю? — Ты о чем? Мы же встретились, когда я пела. — Да, но спектакль тогда уже кончился. А с тех пор я слышал твое пение только на дисках. Боюсь, что это не одно и то же. Она долго смотрела на него, потом опустила глаза, потом опять подняла взгляд на него. — Если бы я дала тебе билеты на спектакль в «Ла Скала», ты бы приехал? — Да. С радостью. Она открыто улыбнулась. — А с кем бы ты пришел? — С женой, — просто ответил он. — А-а, — так же просто сказала она. Как содержателен может быть единственный слог. Улыбка на миг пропала, а когда вернулась, то была столь же дружеской, но чуть менее теплой. Он повторил свой вопрос: — Так ты хочешь, чтобы я с ней поговорил? — Да. Она тебе очень доверяет, так что тебя может и послушать. Кто-нибудь должен убедить ее покинуть Венецию. Я не смогла. Обеспокоенный отчаянием, прозвучавшим в ее голосе, он сказал: — Я не думаю, что ей здесь грозит реальная опасность. Ее квартира надежна, и ей хватит здравого смысла никого не впускать. Так что она мало чем рискует. — Да, — помедлив, согласилась Флавия, всем своим видом показывая, как все это для нее неубедительно. И как будто вдруг вернувшись откуда-то издалека и обнаружив себя в незнакомом месте, она огляделась и спросила, оттягивая горловину свитера от шеи: — Ты должен здесь еще сидеть? — Нет, я уже освободился. Если хочешь, я пойду с тобой и посмотрим, послушает ли она меня. Флавия поднялась на ноги и подошла к окну, где постояла, глядя на завешенный фасад Сан-Лоренцо, потом вниз, на канал. |