
Онлайн книга «Честь семьи Лоренцони»
С самого начала все дело было представлено так, чтобы возбудить жалость к несчастному графу, сделав из него пострадавшего, жертву рокового стечения обстоятельств. Все было пропитано слащавой сентиментальностью, которая всегда так раздражала Брунетти в его согражданах. Откуда ни возьмись появились фотографии, рассчитанные на то, чтобы вызвать потоки сочувственных слез: Роберто на праздновании своего восемнадцатилетия, в обнимку с дорогим папочкой; старинное фото прелестной юной графини, вальсирующей в объятиях любимого мужа, оба блистательны, молоды, богаты; даже бедный Маурицио и тот мелькнул в одной из газет — камера запечатлела его шагающим вдоль набережной Рива-дельи-Скьявони позади своего кузена Роберто. Два дня спустя после ареста графа в квестуре появились Фразетти и Маскарини, в сопровождении двух адвокатов его сиятельства. Да, подтвердили они, их нанял Маурицио, он сам все спланировал и объяснил им, что надо делать. Да-да, не сомневайтесь, Роберто умер естественной смертью; а этот злодей Маурицио приказал прострелить голову своему мертвому брату, чтобы скрыть истинную причину смерти. И оба настаивали на том, чтобы им провели полное медицинское обследование, чтобы выяснить, не ухудшилось ли их драгоценное здоровье за то время, которое они провели с получившим смертельную дозу радиации Роберто. Результаты анализов оказались отрицательными. — Он это сделал, — упрямо повторял Брунетти, отбирая у Паолы кружку и допивая остатки чая. Он хотел было поставить ее на прикроватную тумбочку, но Паола забрала у него все еще хранившую приятное тепло пустую кружку и задумчиво сжала ее ладонями. — И его посадят, не сомневайся, — заверила она Брунетти. — Меня это не волнует, — отмахнулся он. — Тогда что же тебя волнует? Брунетти опустился пониже на подушках и поддернул одеяло повыше к подбородку. — А ты не будешь смеяться? — Паола покачала головой. — Меня волнует… несправедливость. — Неужели это теперь так важно? Он выпростал одну руку из-под одеяла, забрал у нее кружку и поставил ее на тумбочку; затем сжал ее руки между ладонями. — Да. По крайней мере для меня. — Но почему? — спросила она, подозревая, что ответ ей уже заранее известен. — Потому что я ненавижу таких, как он, этот граф, не привыкших отвечать за свои поступки. Он из тех, кто шагает по жизни легко и свободно. И никогда не платит по счетам. — А ты думаешь, смерти его сына и племянника было не достаточно, чтобы оплатить счета? — Паола, подумай только, что ты говоришь. Он нанял двух мошенников, чтобы убить мальчишку; сначала похитить, а потом убить. И хладнокровно пристрелил собственного племянника. — Ты не можешь знать этого наверняка, — возразила она. Брунетти покачал головой. — Я просто не могу этого доказать и боюсь, что никогда не смогу. Но для меня это ясно как день. — Поскольку Паола никак не отреагировала на эти слова, их разговор на некоторое время прервался, и его последние слова повисли в воздухе. Наконец Брунетти сказал: — Мальчишка и так был обречен. Но подумать только, что ему пришлось пережить, — ты можешь себе представить? Сначала эта болезнь, потом заточение, а самое страшное — полная неопределенность, когда не знаешь, что с тобой сделают… Этого я ему никогда не прощу. — Но ты ведь сам знаешь, это не тебе решать — прощать или не прощать, Гвидо, — мягко сказала Паола. Брунетти улыбнулся и покачал головой: — Знаю, не мне. Но ты ведь понимаешь, что я хотел сказать. — Когда она промолчала в ответ, он настойчиво повторил: — Правда, Паола? Она утвердительно кивнула и крепко сжала его руку. — Да. — Немного помолчала, а затем решительно добавила: — Да. — А ты бы как себя повела? — неожиданно спросил он. Паола отпустила его руку и откинула со лба прядь темных волос. — Что ты имеешь в виду? Окажись я на месте судьи? Или на месте матери Роберто? Или на твоем месте? Он снова улыбнулся: — Ты хочешь сказать, чтобы я оставил все как есть, так? Я тебя правильно понял? Она поднялась с постели и наклонилась, чтобы подобрать разбросанные по полу газеты; затем аккуратно сложила их и повернулась в сторону Брунетти. — Мне тут недавно вспомнились слова из Библии… — начала она. Брунетти вытаращил глаза; Паола всегда была настолько убежденной атеисткой, каких Брунетти за всю жизнь не встречал. — Там, где говорится «око за око, зуб за зуб», — сказала она. Брунетти кивнул, и она продолжала: — Раньше мне это всегда казалось самой большой глупостью, которую мог изречь Господь Бог. Что это, по сути дела? Призыв к мести? Жажда крови? — Она прижала кипу сложенных газет к груди и отвела взгляд, собираясь с мыслями; потом снова посмотрела на Брунетти: — Но потом вдруг я поняла, что Его слова совсем не о том. — Я тебя не понимаю, — признался Брунетти. — Что на самом деле Его слова ограничивают нас в наших поползновениях; понимаешь, о чем я? Что, если ты, к примеру, лишился глаза, это значит, ты можешь требовать только глаз; а если ты потерял зуб, то можешь требовать только зуб, а не руку или, скажем… — она немного помедлила, — новое сердце. — Затем она снова улыбнулась, наклонилась и поцеловала его в щеку. Газеты негодующе хрустнули. Выпрямившись, Паола произнесла самым обыденным тоном: — Эти я сохраню. У нас есть в доме бечевка? — Кажется, была где-то на кухне. Она кивнула и покинула спальню. Брунетти нацепил очки, взял с тумбочки Цицерона и углубился в чтение. Примерно через час раздался телефонный звонок. Кто-то взял трубку прежде, чем он сам успел это сделать. Брунетти подождал минутку, но Паола не подозвала его. Он снова вернулся к Цицерону; признаться, ему сейчас не хотелось ни с кем разговаривать. Прошло еще несколько минут. На пороге спальни появилась Паола. — Гвидо, — сказала она каким-то странным голосом, — это звонил Вьянелло. Брунетти положил книгу на постель и взглянул на нее поверх очков. — Что случилось? Паола, что? — встревоженно спросил он. — Графиня Лоренцони… — начала она, но вдруг замолчала и закрыла глаза. — Что?! — Она повесилась. И, едва успев осознать услышанное, Брунетти выдохнул: — Ах ты, господи… Вот бедолага. |