Книга Ночной садовник, страница 8 – Джордж Пелеканос

— Получите его признание, — сказал Литлтон. — И возьмите образец ДНК.

— Обязательно, — ответил Реймон.

— Он согласится на пробу крови?

— Уже согласился, — ответил Грин. — И мы уже ее взяли.

— Когда вы его арестовали, он был в состоянии наркотического опьянения?

— Похоже на то.

— Анализ крови это покажет.

— Угу.

— На нем были какие-то следы или что-то в этом роде?

— Царапина на лице, — сказал Реймон. — Говорит, что не помнит, как он ее получил.

— Его ДНК будет под ее ногтями, — сказал Литлтон. — Сколько ты готов поставить?

— Я не игрок, — ответил Реймон.

— Это последний рывок. Давайте дожмем этого парня.

— Ну, пока он сотрудничал на всех этапах расследования. И даже отказался от своего права на адвоката. Единственное, чего он пока еще не сделал, это прямо не сказал, что убил ее. Но он это сделает.

— Хорошо. Уже нашли пакет «Сейфуэй»?

— Этим занимается Джин Хорнсби, — ответил Реймон.

— Хорнсби хороший парень, — сказал Литлтон.

Реймон закатил глаза.

— Господи, надеюсь, что мусорщики еще не увезли контейнер, — с мольбой в голосе проговорил Литлтон.

— Я тоже надеюсь, — ответил Реймон и высунул язык в сторону телефона. Бо Грин все еще лениво потряхивал согнутой в локте рукой.

— Мы должны выиграть, парни, — теперь в голосе Литлтона звучал неприкрытый пафос.

— Да, — выдохнул Грин, лениво размышляя, не слишком ли экспрессивно прозвучал его ответ. — Что-нибудь еще?

— Позвоните мне, когда получите признание.

— Непременно, — сказал Реймон и, нажав кнопку, отключил телефон.

— Ты это слышал? — спросил Грин. — Ты слышал, как Литлтон сказал, что Джин Хорнсби хороший парень? Сказал прям-таки нежно. Прозвучало, как будто он неровно дышит в сторону Джина.

— Джин не оценит, — отозвался Реймон.

— Да, для него это больной вопрос.

— Ты хочешь сказать, что Литлтон голубой?

— Не знаю, Джуз. Ты такие вещи лучше замечаешь, чем я. У тебя можно сказать, шестое чувство.

— Вообще-то я пытаюсь здесь работать, — проворчал лейтенант Робертс, уставившись на разбросанные по столу бумаги. — Надеюсь, вы не возражаете?

Реймон и Грин поднялись с дивана.

— Готов? — спросил Реймон.

Грин кивнул в ответ:

— Только принесу ему «Маунтин Дью».

Двое мужчин сидели в баре, медленно потягивая пиво из бутылок. День был теплый, и входную дверь оставили открытой. Из домашнего стерео доносился голос Бини Мэна, [14] в середине зала мужчина и женщина лениво двигались в танце.

— Так как, ты говоришь, его звали? — переспросил Конрад Гаскинс.

— Ред Фьюри, — сказал Ромео Брок. Он затянулся сигаретой «Кул» и медленно выпустил дым.

— Необычное имя.

— Это не настоящее его имя, — сказал Брок. — Редом его прозвали, потому что кожа у него была светлая. Фьюри — это из-за его машины. [15]

— Он на этой тачке ездил?

— Его подружка. Она даже номер себе заказала персональный, с надписью «Коко».

— Ну и что же там случилось?

— Много всякого. Но я думал об одном его убийстве. Ред застрелил чувака во время разборки на Четырнадцатой улице, в Доме Соула. Коко ждала на улице в машине. Выходит Ред с «пушкой» в руке. Садится на пассажирское сиденье, абсолютно спокойный, и Коко отъезжает, будто отправляется на воскресную прогулку. Никто из них не торопился, вот что рассказывали. Словно ничего особенного и не произошло.

— Не слишком умно — сваливать после убийства на машине с персональным номером.

— Этому парню было плевать. Черт возьми, он хотел, чтобы все знали, кто он такой.

— Это была спортивная «фьюри»?

Брок кивнул:

— Красная с белым. Семьдесят первого года, с такими утопленными фарами. Автоматическая коробка, восьмицилиндровый V-образный двигатель, четырехкамерный карбюратор. Гоняла, как бешеная.

— Почему его не прозвали Ред Плимут?

— Ред Фьюри звучит лучше, — сказал Брок. — Ред Плимут звучит не так круто.

Ромео Брок отпил из холодной бутылки «Ред Страйп». Заряженный револьвер удобно примостился за поясом его широких брюк, а красная, навыпуск, рубаха делала оружие незаметным. К икре правой ноги липкой лентой был примотан нож для колки льда с предусмотрительно надетой на острие пробкой. Заведение принадлежало иммигрантам из Восточной Африки и располагалось к востоку от 7-й улицы в парке Ле-Друа на той полоске Флорида-авеню, которую вскоре собирались перестраивать. Снаружи на вывеске был нарисован флаг Эфиопии, а рядом с уставленной бутылками витриной красовался портрет Хайле Селасси [16] в рамке. Посетителями бара, который местные называли «Ганнибал», были в основном выходцы с Ямайки, и это нравилось Броку. Его мать, работавшая горничной в отеле, родилась и выросла в Кингстоне, поэтому Брок называл себя уроженцем Ямайки, хотя ни разу в жизни не бывал на этом острове. Он был стопроцентным американцем. Рядом с Броком, на обтянутом кожей табурете, сидел Конрад Гаскинс, старший кузен Брока. Гаскинс был невысокого роста и мощного телосложения, с широкими плечами и мускулистыми руками. У него были узкие азиатские глаза и сильно выступающие скулы. Тонкий шрам, полученный когда-то в тюрьме, тянулся наискосок через левую щеку. Это украшение не отталкивало женщин, а мужчин заставляло быть осторожными. От Гаскинса сильно несло потом, так как он весь день проходил в одной рубашке.

— И как он закончил? — спросил Гаскинс.

— Ред? — уточнил Брок. — За три месяца он совершил так много убийств, нападений и похищений, что просто потерял счет своим недругам.

— Похоже, у парня отказали тормоза.

— В конце концов за ним гонялась уже не только полиция, но и самые крутые бандиты. Ты ведь слышал об этой генуэзской семье из Нью-Йорка?

— Да.

— Говорят, это они «заказали» его черную задницу. Знал он или нет, но Ред замочил кого-то из их клана. Думаю, поэтому он и уехал из города.