Книга Падение «Вавилона», страница 75 – Андрей Молчанов

— А мозг ей вправить нельзя?

— А зачем? — Алик почесал мизинцем бровь. — Мы не нейрохирурги. К тому же есть заказ… именно на конкретное устранение. И ты его выполнишь. Сначала этот, потом другой.

— Но мы же договаривались насчет мокрухи… — начал я, но Леха прервал меня утробным ревом:

— Ты чего менжуешься, падла?! Ты Сеньку чуть под кичу не подставил! Мы одним адвокатам десятку марчел отстегнули! Не договаривались, блин! Бери волыну — и вперед! И безо всяких разговорчиков в строю!

— Да, Толя, — грустно подтвердил Алик, — у нас тут не детский садик, пора бы уяснить… Так что завтра получишь все необходимые данные, хорошую пушку с глушаком и — приступай, с Богом…

— И еще! — потряс пальцем в воздухе Леха. — Если начнешь чего выкозюливать, бабу твою завалю лично. Обещаю. Сначала ее, после и до тебя доберемся. На дне океана найдем, если финтить вздумаешь. Без понтов заявляю.

— Давай, Толик, давай, милый… — ласково подтолкнул меня к выходу из кабинета Алик. — Гуляй, настраивайся психологически… Съезди к Стефану, отвлекись… Очень помогает, проверено.

Я молча покинул кабинет, обреченно сознавая, что меня «развели» и «загрузили» по полной, что называется, программе. Особенно удручало то, что бандиты проследили, где и с кем я живу, и теперь под удар подставлена Ингред.

Я отправился в американское посольство. Назначенный мне консулом срок ожидания ответа еще не истек, но вдруг уже есть какой-то отклик на мое заявление?

— Оу! — Появившийся за бронированным стеклом консул улыбнулся мне как старому, желанному приятелю. — Вы пришли очень кстати! У нас есть для вас новости!

Сердце мое радостно подпрыгнуло в истомившейся душевным страданием груди.

— Вы действительно родились в Вашингтоне, — учтиво говорил консул, — действительно выросли там… Это правда, мы проверили…

Я насторожился, хотя тоже улыбался ему в ответ и кивал, как заведенный болванчик. Интонация консула несла в себе перспективу произнесения им неблагополучного слова «но».

— Но! — произнес консул сокрушенно. — Ваши родители, к сожалению, занимались на территории США шпионской и подрывной деятельностью, а потому на ваше заявление о гражданстве наложена отрицательная резолюция… Впрочем, вы можете подать апелляцию.

— Какой шпионской деятельностью?! Вы сошли… это… — воскликнул я сорванным голосом.

— До свидания… — Консул, не переставая мило улыбаться, отодвинулся от окна.

— А кому подавать апелляцию?! — заорал я в проделанные в пуленепробиваемом стекле дырки.

— В сенат! — дружески помахал мне рукой дипломат, скрывшись в неведомых глубинах своей посольской кухни.

Едва я вышел из консульства, на голову мне что-то шмякнулось. Я снял кепку. Голубь. Хотя по тому, что я увидел на кепке, можно было предположить, будто в берлинском небе летают коровы.

Я бросил головной убор в урну, стоявшую на углу консульства, и, настороженно вглядываясь в вышину, пригорюнился, не зная, что предпринять.

И вдруг, подобно скользнувшей в мутной воде блесне, явилась мысль: а что, если позвонить по связному телефону Олегу?

Я подошел к телефонной будке, вставил в прорезь автомата карточку. Набрал номер.

Ответил приятный женский голос.

Тут я забыл, какое надо произнести имя. Помнил, что я — Сержант, а вот имя…

— Так, блядь… — сказал я.

— Что?

— Ой, извините… — смутился я. — Сейчас вспомню. Голубь тут еще…

— Кто говорит?

Я наконец вспомнил пароль.

— Говорит Сержант, — произнес я. — Нахожусь в Берлине. Мне срочно надо связаться с Карлом Леонидовичем.

— Вас не затруднит перезвонить через час, полтора?

— Хорошо. Но передайте: у меня большие проблемы. — И я повесил трубку.

Затем решил съездить в Калсхорст, навестить Труболета и узнать заодно, отремонтирован ли дверной замок. Мне было необходимо как— то отвлечься от тягостных раздумий, в которых главенствовал один простой и вечный вопрос: что делать?

Доехав до Карловки, я вновь вошел в телефонную будку, перезвонив в Москву.

— Завтра в семь часов вечера, — доложил мне все тот же женский голос, — стойте на платформе Александерплац. Эс-бан. Направление в сторону Цо. Повторите.

Я повторил и, дождавшись сигнала отбоя, двинулся узенькой улочкой мимо замшелых зданий с отвалившейся от стен штукатуркой в сторону своей резиденции.

Дверь в складское помещение была приоткрыта. Я прошел на кухню, застав там Изю за довольно-таки странным занятием: он целился из десантного «калашникова» в решетчатое окно, причмокивая и вхолостую, как играющий в войну мальчишка, нажимая на спуск.

Узрев меня, Изя, несколько смутившись, положив боевое оружие на стол.

— Вы чего? — спросил я. — С ума посходили? Дверь открыта, а тут…

— А кто, сука, замок сломал?! — вскинулся Изя. — Вот, ждем теперь: Валерка за новым пошел, сейчас менять будет…

— А это?.. — кивнул я на автомат.

— Чего это?.. А, приобрел вот, у твоего дядюшки…

— Зачем тебе?

— Пусть будет… — Изя любовно погладил лакированное цевье.

— А где дядюшка? — спросил я.

— В ванне… — Изя снова взял «калашников» в руки. Новая игрушка, чувствовалось, не давала ему покоя.

Вздохом прокомментировав детские забавы взрослого мужика, я вышел из кухни, постучавшись в дверь ванной.

— Прошу! — донесся голос Труболета.

Я растворил дверь, тут же окутавшись густой пеленой пара.

В неотапливаемом помещении с ржавых коммуникационных труб свисали сосульки. В эмалированной емкости, доверху заполненной горячей водой, возлежал, выставив из нее голову в армейской ушанке с оттопыренными по-заячьи клапанами, Труболет, державший в руке самоучитель сербского языка.

— Гражданин начальник! — произнес он. — Сердечно рад! Как поживает русская мафия в Берлине?

— Это у тебя спросить надо, — ответил я.

— Да какая я мафия… — зевнул Труболет. — Впариваю фраерам железо…

Договорить он не успел: в коридоре раздался шум, затем его заполнили полицейские, одни из которых вошли в ванную, с изумлением уставившись на голого Труболета, втянувшего голову, увенчанную ушанкой, в плечи, а другие проследовали на кухню, где утративший бдительность Изя осваивался со своим персональным «калашниковым».

Через час наша троица, закованная в наручники, куковала в полицейском участке.

Визит полицейских, как оказалось, был вызван тем обстоятельством, что немецкие власти обнаружили подлог в документах, благодаря которым Изя занимал помещение склада.