Книга ВИТЧ, страница 32 – Всеволод Бенигсен

После получаса блужданий по бездорожью (благо было лето) им попался какой-то подвыпивший дед с авоськой в руке, который прошамкал беззубым ртом, что, мол, была какая-то военная часть на окраине города, а может, и сейчас есть — только там ворота железные и стены с колючей проволокой. На вопрос, где именно эта часть, он только махнул рукой куда-то в сторону неба. Никакого более определенного направления добиться от него так и не удалось. Однако, проплутав еще час, они наконец увидели нечто, отдаленно подходящее под вышеуказанное описание — высокие стены, колючая проволока, железные ворота. Оказывается, все было гораздо ближе, чем они думали. Этот военный объект был почти частью города С., точнее сказать, одна из улиц города фактически упиралась в его железные ворота. Другое дело, что дома в этой части города были заброшены и полуразрушены, асфальт давно растрескался и превратился в пыль, а по краям дороги все заросло лопухами и крапивой. Очевидно, город, если и расширялся, то явно в каком-то другом направлении. Зонц остановил джип за сотню метров до ворот и выключил мотор.

— Ну что, Максим Леонидович, — улыбнулся он, — пойдемте проведаем сектантов?

— Если они там есть, — мрачно ответил Максим, отстегивая ремень безопасности.

— Есть, есть. Куда они денутся… Значит, так. Сначала я проверю их на прочность, а потом подключитесь вы. Обязательно упомяните Блюменцвейга.

— А почему вам самому его не упомянуть? — спросил Максим.

— Потому что святое имя Блюменцвейга из моих уст — это кощунство.

Максим хотел спросить, что же такого святого в имени Блюменцвейга и при чем тут кощунство, но Зонц поспешно добавил:

— Я же уже сказал, что для них я всего лишь чиновник. Сегодня одно пообещал, завтра другое сделал. А вы для них свой. Назовете Блюменцвейга, потом представитесь, и тип-топ. И помните, главное — добраться до Купермана. Он же вас знает?

— Знает, — пожал плечами Максим.

— Ну вот. А он у них за главного. В общем, «Вперед!» и, как прибавлял наш замполит Кубиков, «навстречу солнцу и неведомой хуйне!».

«Вот уж точнее не скажешь», — подумал Максим.

Они вышли из джипа. Вокруг стояла липкая тишина, нарушаемая только скрипом песка и хрустом гравия под их ногами.

— Пока признаков жизни не наблюдается, — заметил Зонц и, полностью опровергая это утверждение, передернул затвор непонятно откуда взявшегося пистолета.

Максим испуганно покосился на оружие.

— А это то зачем?

— Не скажите, Максим Леонидович, у них тут строго. Моего помощника в прошлый раз чуть не кокнули.

Максим в первый раз усомнился в безопасности мероприятия. Впрочем, книжку-то все равно надо писать. Или как?

— Вместе весело шагать по просторам… — неожиданно и с какой-то скрытой угрозой запел Зонц. Видимо, от внутреннего напряжения.

Первое, на что они оба обратили внимание, — витиеватая надпись над воротами, вылитая из чугуна или стали, что-то вроде знаменитого "Arbeit macht frei" в немецких концлагерях. Только здесь было написано другое, а именно: "Lasciate ogne speranza, voi ch'in-trate".

— Это еще что? — удивленно спросил Зонц.

— Это из Данте. «Входящие, оставьте упованья». Ну или «Оставь надежду всяк сюда входящий». Кому какой перевод больше нравится.

— Ну-ну, — хмыкнул Зонц.

Максим тем временем стал рассматривать внешнюю стену лагеря. Блочный, щербатый от времени бетон, колючая проволока, кое-где явно пустующие вышки. Вполне себе лагерь. Лая собак только не хватает и одноколейки.

— Мрачновато, — заметил Максим, внутренне поежившись, — неудивительно, что Блюменцвейг не хочет сюда возвращаться.

— Это точно, — неопределенно согласился Зонц.

Подойдя к воротам, он несколько раз ударил кулаком

по железу и крикнул:

— Алло, есть кто дома?

В ту же секунду где-то что-то щелкнуло, и желтый прожектор ослепил Зонца и Максима.

— Здесь закрытая часть ФСБ! — гаркнул чей-то хриплый голос откуда-то сверху.

— А мы как раз из ФСБ! — прикрывая от слепящего света ладонью лицо, крикнул Зонц.

На этот раз не последовало никакой реплики.

— Зачем вы про ФСБ-то? — удивленно спросил Максим.

— А вы считаете, что надо было сказать, что мы из минкульта?

Максим пожал плечами.

Зонц пнул ботинком ворота и снова заорал:

— Алло! Кто у вас тут главный? Пусть выйдет!

— Здесь закрытая часть ФСБ! — ответил тот же голос сверху.

— Блядь! — разозлился Зонц и тихо добавил. — У нас две новости. Хорошая и плохая. Хорошая: на Марсе есть жизнь. Плохая: марсиане — мудаки. Эй! — завопил он. — Смени пластинку! Пусть выйдет главный!

— У нас нет главных, — ответили сверху.

— Ты б вырубил свой прожектор перестройки, а?! — закричал Зонц. — Не видно ж ни хрена.

Эта просьба была проигнорирована.

Зонц снова пнул ногой по двери.

— Здесь закрытая часть ФСБ! — раздался все тот же голос.

— Я сплю, или он реально одно и то же говорит? — удивленно спросил Зонц у Максима. — Ну что? Переходим к плану «Б».

— Хорошо, — помявшись, сказал Максим.

Он сунул два пальца в рот и коротко, но громко свистнул.

— Фуи! Куперман у вас?!

Зонц с уважением посмотрел на Максима — он и сам в детстве пытался научиться свистеть, но так и не смог. Прожектор наверху щелкнул и погас. От светового перепада Максим на секунду потерял всякое зрение.

— А что надо? — вдруг почти буднично спросил голос сверху.

— Поговорить надо, — буркнул Максим.

— А ты кто?

— Я от Блюменцвейга.

— От кого?!

— От Яши Блюменцвейга!

Раздалось какое-то шебуршание, шаги и чьи-то тихие неразборчивые голоса. Наконец слева от ворот, там, где была входная дверь, что-то задребезжало. Затем дверь скрипнула и приоткрылась. Оттуда высунулось дуло автомата.

— Неожиданная реакция на фамилию Блюменцвейг, — сказал Зонц, нащупывая пистолет.

— Похоже, его здесь недолюбливают, — пробормотал Максим.

Но вслед за дулом в проеме возникло немолодое бородатое лицо. Оно внимательно оглядело Зонца и Максима.

— Ты, что ли, к Куперману?

Максим вышел вперед.

— Ну я.

Он присмотрелся к лицу, которое ему показалось знакомым, но вспомнить, кто это, так и не смог.

— А он тебя знает?

— Знает.

Внутренне Максим уже проклинал себя за то, что ввязался в эту авантюру. «Сейчас прошьют меня очередью, буду на том свете рассказывать, как меня за какого-то Блюменцвейга укокошили. Вот там посмеются».