Онлайн книга «ВИТЧ»
— Погоди, Семен! — вскочил он. — Но… хорошо. Муки, страдания… Но ведь СССР давно нет! Почему вы здесь сидите? Почему не уходите? Куперман посмотрел на Максима с таким снисходительным сожалением, с каким мудрый старец смотрит на зеленого юнца. — Вам это будет трудно понять… — перешел он на философско-обобщающее «вы». — А ведь здесь в некотором роде — музей. Музей наших душевных мук. Семи страшных лет страданий и еще тринадцати не менее страшных лет доживания. — Музей — это когда можно купить билет и пойти посмотреть, — с неожиданным сарказмом ответил Максим. — А окошка кассы я тут не вижу. Да и ты не больно-то торопишься меня приглашать. Ироническая интонация явно задела Купермана. — Ты не понял, старик, — обернулся он. — Мы — последние из могикан. Мы — свидетели истории. И мы пишем эту историю. Время для которой еще не пришло. Если мы сейчас пустим гуннов в наш Рим, вы все разрушите и ничего не останется. Это наш долг. Наша задача. Цель, если хочешь. Максим ничего не понял из этой белиберды, но на всякий случай прощупал почву. — А сколько осталось свидетелей-то? Горский там? — Горский умер в прошлом году от воспаления легких. Нас немного — примерно тридцать человек. — Я не пойму, вы что, вообще отсюда не выходите? — Лет пять назад были отпуска. Потом их отменили. Нашим людям тяжело с вашими. Ваши люди уже не могут понять наших людей. «Еб твою мать! — мысленно выругался Максим, — твоя моя не понимай, белые люди со стреляющими палками пришли и сделали много смерть. Что ты мне, блядь, втираешь?» — Послушай, Семен, — сказал он вслух. — Давай начистоту. Куперман удивленно приподнял брови. — Давай. — Есть государственный проект. Узаконить… оформить… короче, создать здесь официальный музей-лагерь. Построить стенды… — Они уже есть. — Ну хорошо, — сбился с мысли Максим и добавил слегка раздраженно: — Дело ж не в стендах. Дело в том, чтобы восстановить инфраструктуру, сделать музей приемлемым… как это… приспособленным для посещений… открыть его. Куперман хотел что то сказать, но Максим понял, что тут надо давить на газ, и не позволил себя перебить. — Дай мне договорить! Короче, все, что мы хотим… — Мы? — Ну, я тоже участвую в этом в некотором роде. В общем, надо провести небольшой ремонт. Тут же все в запустении наверняка. Или что, вы ремонт тоже делали? — Да нет, — смутился Куперман. — Ну вот. Лагерь — это одно, а музей, мемориал, государственный культурный объект — немного другое. Что тут непонятного? Но самое главное, что все вы останетесь при деле. Хотите здесь дальше жить — да ради бога. Как свидетели, бывшие лагерники, будете экскурсоводить, помогать восстановлению. Это же огромный культурный проект. И вы не можете оставаться в стороне. И не должны. Только сначала сюда приедут рабочие, которые должны провести общий ремонт. Они починят, что надо, положат асфальт, где надо, заменят водопровод, проводку и так далее. И на этот период… — Максим замялся, вспоминая, о каком периоде говорил Зонц — кажется, две недели, — …буквально дней на десять вы все покинете территорию лагеря и поселитесь рядом. Ну, или в городе. Как только первичные работы будут сделаны, вы вернетесь обратно. Вы будете получать зарплату и, так сказать, выполнять свою культурно-историческую миссию дальше. Куперман задумался. Максим воспользовался паузой, чтобы слегка сменить тему. Тем более он чувствовал, что надо оттянуть время, дать Куперману задуматься, иначе будет сплошное «нет, нет, нет». — И чисто человеческая просьба, Семен. Видишь ли, я сейчас пишу книгу о «Глаголе». Если ты помнишь, это… — Да-да, — нетерпеливо перебил его Куперман. — Альманах. Наш диссидентский. Конечно помню. — Ну вот. В общем, мне нужно взять интервью, кое о чем расспросить… Тебя, Авдеева, Файзуллина… — Файзуллин умер, к сожалению. Да и Авдеев давным-давно скончался. Спился. С горя. — И Авдеев? Жаль… Ну, тогда… остаешься ты. — А это что? Это все в рамках вот этого… — Нет-нет, это моя личная инициатива. К Привольску это не имеет прямого отношения. Но в некотором роде у этих тем общий знаменатель. — Понятно, — сказал Куперман, уставившись взглядом куда-то в стену. Потом задумчиво добавил: — Канализация на прошлой неделе рванула, все говном залило… — Ну, вот видишь! — обрадовался Максим. — Своими-то силами не справитесь. — В общем, так, — стряхнул задумчивость Куперман. — Мне нужно время. Посовещаться. — Это сколько? — встревожился Максим. — Неделю как минимум. Надо все обсудить, взвесить… Оставь свой телефон. Я сам с тобой свяжусь. — А интервью? — Давай так. Если мы согласимся, ты так и так приедешь. А если мы откажемся, ты приедешь просто ради интервью. — Идет, — кивнул Максим и быстро начеркал на сигаретной пачке свой номер телефона. — Буду ждать звонка. Если да, мы приедем. — Опять «мы», — поморщился Куперман. — Ну слушай, я же не руковожу этим проектом. Надо мной люди… точнее, человек… он это… помощник президента по культурным вопросам. — Ты ему доверяешь? — Да, — кивнул Максим, понимая, что честность со всеми ее тонкостями и рефлексиями будет здесь неуместна. — Эх, Максим, — поддавшись невесть откуда взявшейся ностальгии, сказал Куперман. — А помнишь, как мы ездили на Валдай, а? Гитары, горы, костер, лес, ночь… — Да, — односложно ответил Максим, хотя никогда не был на Валдае и терпеть не мог всю эту турпоходную романтику. Что самое интересное, он сильно сомневался, что и Куперман куда-то ездил. С Семеном они познакомились на выставке художника Мякишева, которого Куперман обругал именно за пейзажи, сказав, что природа — худшее, что создала природа. Этот афористический бред Максим запомнил на всю жизнь. — Здесь в лагере я часто думал о Зойке, — сказал Куперман куда то в пустоту. — Или Зинке… «Какой Зинке? Какой Зойке?» — мысленно заметался Максим, испугавшись, что Куперман тоже рехнулся. — Нет, — уверенно сказал Куперман и поковырял мизинцем в ухе. — Зинка. Точно. И чего она нашла в Климове? Тут Максим вспомнил, что, действительно, был в их студенческой компании такой лингвист-структуралист Климов, и у него была девушка по имени Зина. У Зины была внушительных размеров грудь (или, по чьему то остроумному определению, «запоминающаяся грудь»). Никаких других талантов за ней не водилось. И чего ее Куперман вдруг вспомнил? Максим не стал спрашивать. Да он бы и не успел, потому что Куперман неожиданно кивнул ему на прощание и стремительно скрылся на территории лагеря. Бородатые охранники молча проводили Максима на выход. |