Онлайн книга «Промзона»
|
– Он был вместе с Ревко. Он меня зазвал куда-то в комнату, прямо на приеме… Он… сказал, что на меня заведено уголовное дело. Там… якобы мы завысили цены на услуги… Он предложил мне отдать акции и прекратить дело. – А Ревко? – А потом пришли Ахрозов с Ревко. Они предложили семь миллионов. За акции… Они… они приличные люди, не то, что Черяга. – Убийца. – А? – Черяга – убийца и карьерист. Он кто? Он вице-президент. А теперь генеральный директор. А он людей убивает. Они что, его в ответ могли убить? Панасоник его мог убить? Разве можно убивать людей просто так? Да еще мусору? – А не мусору – можно? Степан резко наклонился вперед. – Мусора, Саша, убивать не могут по определению. Потому что попадаются, потому что колются, потому что сдают своих. Вокруг них друзей нет, понимаешь? А если нет друзей, этим лучше не заниматься. Вот ты, например, Яш, мне друг? Ты мне ведь не откажешь, чтобы я ни попросил? Яше стало страшно. Очень страшно. – Конечно, не откажу… – бодро сказал он. – Ну тогда налей мне водки. В дверь заскреблись, и на пороге показался Миша Рубцов. Он шел почти прямо. Миша славился тем, что мог влить в себя безнаказанно до трех литров водки. Сейчас отметка стояла на двух с половиной, и можно было считать, что Миша еще трезв. – О, – сказал Миша, – Степа! Степа, а я фотографии отыскал. – Какие фотографии? – Ну, те. Где Ревко торговал МиГами. Степан с досадой отвел руку Рубцова. Тот пошатнулся, веер фотографий рассыпался по полу. Рубцов икнул и опустился рядом. Степан наклонился, чтобы собрать фотографии. Фотографии были черно-белые, довольно старые, некоторые – со следами давних деревянных рамочек. На третьей фотографии, на фоне МиГ-25 с опознавательными знаками сирийской армии, стояли четверо: Михаил Степанович двадцатилетней давности, еще молодой, в летном комбинезоне, улыбающийся Ревко и какой-то сирийский полковник. Четвертым был человек в белой рубашке и черных брюках, выглядывающий из-за плеча Ревко. – Ихний министр безопасности, – сказал очнувшийся Рубцов, с гордостью показывая на сирийского полковника. – Толковый, говорят, был мужик. За воровство потом расстреляли. – А этот? – спросил Степан, показывая на человека в белой рубашке. Шеф-пилот пожал плечами. – Не знаю. С Ревко приехал. Я думаю, он как раз по части «узи» был… Представляешь, а? «узи» и «МиГи»… Степан вгляделся в фотографию еще раз, потом осторожно отделил ее от других и сунул в карман. – Ребята, – сказал Степан, – вы выйдите, мне одному надо подумать. Тон его резко изменился. Шеф-пилот удивленно взглянул на Бельского и покинул комнату. Степан собрал все фотографии и пересмотрел их снова. Фотографий с человеком в белой рубашке и черных брюках было две. На второй он стоял в полоборота и держал правую руку на плече Ревко. Степан заложил руки за спину и принялся ходить по комнате, неторопливо, взад-вперед. Степан ходил недолго, минут пять, а потом сел на диван и набрал на сотовом номер Дениса Черяги. Трубку долго не брали. Наконец раздраженный голос на фоне громкой музыки сказал: – Ало! – Это я, – сказал Степан, – ты меня слышишь? – Кто говорит? Але! Перезвоните! Связь была очень плохой. – Нам надо встретиться, – сказал Степан. – Что? Я сейчас выйду, погоди. Треск исчез, и связь стала лучше. Видимо, место, где сидел Черяга, плохо пропускало радиоволны. – Теперь слышишь? – спросил Степан. – Ты меня узнал? На том конце провода озадаченно дышали в трубку. – Узнал, – наконец послышался ответ. – Нам надо встретиться. До завтра. Что-то в голосе Степана мешало его собеседнику просто бросить трубку. – Я завтра улетаю. В пять утра. – Задержись. – А комаринского мне для тебя не сплясать? В голосе собеседника было холодное бешенство. Степан посмотрел на часы. Они показывали два часа ночи. В Москве было десять вечера. – Ты в Москве? – спросил Степан. Собеседник поколебался с ответом. – Да. – Тогда приезжай в Кубинку. К часу. – Куда? – Если ты не знаешь, куда ехать, езжай на семидесятый километр Можайки. Там под столбом тебя встретят мои машины. – С чем встретят? С автоматами? – Нет. С установкой «Град», – ответил Степан, вырубил связь и вышел в гостиную. Все присутствующие обернулись к нему. – Михал Степаныч, – сказал он, – распорядись, чтобы «Сапсан» подготовили к вылету. – Когда?! – Сейчас. Пока я доеду до «точки». Боря, ты не пил? Борщев отрицательно качнул головой. – Полетишь со мной штурманом. Герман, свяжись с военными, оформи полет. Распорядись, чтоб меня встретили. Когда будешь звонить в Кубинку, скажи, чтобы пропустили туда машину. – Чью? – Дениса Черяги. * * * Этот день был первый, когда Денис вернулся на Рублевку к десяти вечера. Дел было невпроворот: полтора десятка юристов скрипели от усердия в нанятых ахтарским холдингом фирмах, строча протесты, обращения, апелляции, жалобы, и просьбы о возбуждении уголовных дел. Денис лично изготовил две аналитические записки, – одну по поводу захватнических планов группы «Сибирь», другую отдельно по поводу беззаконий на Павлогорском ГОКе. Ревко сунул записки кому-то в Кремле. Депутатские запросы о судьбе Павлогорки шли по пять тысяч долларов штучка. Заявление о возбуждении уголовного дела против следователя Шевчука по факту злоупотребления служебными полномочиями потянуло для начала на тридцатку. За немедленное и полное освобождение Гриши Епишкина, даже буде ему предъявят какое обвинение, попросили двести тысяч. Аналитические записки в Кремль и назначение Дениса главой «Южсибпрома» обошлись даром, если, конечно, не считать факта передачи «Южсибпрому» акций Павлогорского горнометаллургического комбината, приносившего в год восемьдесят миллионов долларов чистой прибыли, и Черловского авиазавода, чей портфель контрактов, с учетом контракта «МиГ-Еврофайтер», составил четыре миллиарда долларов на три ближайших года. Вдобавок Извольского не было в стране. Швейцарские врачи делали Ларочке очередную операцию. Слава и Ирина улетели в Цюрих; рабочий день Дениса начинался в девять и оканчивался в пять утра. Остальное уходило на личную жизнь. |