Онлайн книга «Спят усталые игрушки»
|
От неожиданности я чуть не упала, а потом увидела небольшой динамик и маленькую видеокамеру. Ну ничего себе! Только установки «Град» не хватает. – Привезла вам привет от Людмилы. – Какой такой Людмилы, – не сдавалась бабка. – Внучки вашей, матери Веры, Людмилы Шабановой. Загремели засовы, залязгали замки, тяжелая железная створка приоткрылась. – Ступай сюда, – раздалось из полумрака. Я решительно шагнула внутрь. В темноватых сенях пахло сухой травой и чем-то кислым. Хозяйка показала рукой: – В залу иди. Большая, в три окна комната обставлена по-городскому. Красивая стенка, диван, пара глубоких кресел, отличный «Панасоник», видеомагнитофон и шерстяной ковер на полу. – Чему обязана? – церемонно осведомилась старуха. – Не знаю никакую Людмилу. Врет, зачем тогда впустила незнакомую женщину? Я внимательно посмотрела на хозяйку. Высокая, худощавая, с прямой спиной, а окружности талии позавидует любая молодуха – сантиметров шестьдесят, не больше. Да и лицо не старое, морщин мало, глаза яркие, черные, брови смоляные, а волосы совсем седые. – Ну? – в нетерпении повторила женщина. Я набрала воздуху и выпалила: – Людмила погибла, упала из окна больницы, тело сожгли, прах пока лежит в Николо-Архангельском крематории… Старуха уставилась на меня горящими глазами. Я невольно поежилась: ощущение такое, будто в лицо мне швырнули горсть пылающих углей. Молчание затягивалось. Может, все-таки я не туда попала? Наконец бабка, не сгибая спины, села на стул и сложила на коленях покрытые старческой «гречкой» руки. Французы называют такие пигментные пятна «маргаритки смерти». – Сама-то кто будешь? – отошла немного Марья Сергеевна. Я слегка растерялась. – Трудно объяснить, лучше скажите, девочка у вас? Но Марья Сергеевна даже не дрогнула. – Рассказывай, или торопишься куда? Что-то в ее лице слегка обмякло, и уголки губ стекли вниз, руки машинально затеребили пояс дешевого турецкого платья. Я вздохнула и принялась рассказывать: про поезд, больницу, сумочку и письмо. Марья Сергеевна молча выслушала повествование, потом пробормотала: – Значит, не из этих! – Что? – не поняла я. – Кофточку скинь и вынь руку, левую. – Зачем? – Скидывай. Недоумевая, я вылезла из куртки, свитера и протянула ей руку. – Не дури, – сурово заявила Марья Сергеевна, – сама знаешь, чего ищу, голую показывай. Окончательно растерявшись, я вылезла из водолазки. Старуха цепко ухватила меня за запястье, резко подняла руку вверх и уставилась в подмышку. – Ничего!.. – А что должно быть-то? – Знак. – Какой? – Ты вот чего, – неожиданно помягчела бабка, – небось голодная. Садись давай к столу, поешь. От неожиданности я стала отказываться: – Нет, что вы, спасибо… – Вот поешь, – отрубила Марья Сергеевна, – и потолкуем! Пришлось сесть к столу. На клеенку хозяйка поставила огромную миску с творогом и банку сметаны. – Накладывай, не стесняйся, корова своя. Я не люблю молоко, но деревенский творог и сметану ем с большим удовольствием. Поэтому от души навалила на тарелку белые аппетитные куски и попробовала. – Потрясающе! Нежный жирный творог таял во рту, а сметана походила на взбитые сливки. – Ну так ешь, коли по вкусу, – сказала хозяйка. Отбросив в сторону смущение, я ополовинила миску и вздохнула. – Глаза едят, а живот сдался. – Кофе теперь? – спросила Марья Сергеевна. Я с благодарностью поглядела на нее. Надо же, по виду злая, а по сути гостеприимная, хлебосольная. Все так же без улыбки старуха вытащила баночку кофе. К моему удивлению, он оказался не растворимым, а молотым, да и сварила бабка отличный напиток – крепкий и не слишком сладкий. Для полного счастья не хватало только сигареты, и рука машинально вытащила «Голуаз». Бабка уставилась, не мигая, на пачку. Я вздрогнула: – Простите, вынула машинально. Но Марья Сергеевна доброжелательно улыбнулась, обнажив желтоватые, но крепкие зубы. – Куришь, что ли? – Грешна. – Дыми. – Не помешает? – Давай, давай. На столе возникла баночка из-под шпрот, я с наслаждением затянулась и выдохнула дым. Марья Сергеевна молчала, наблюдая, как тает сигарета. Потом поглядела на окурок и пробормотала: – Ну и воняет, зараза… Я оказалась окончательно деморализованной. – Вы же сами разрешили мне закурить. – Точно, – согласилась бабка, – только дыму не выношу, и не женское дело сигарки смолить, здоровье береги, потом не купишь. А курить тебе велела, чтобы испытание до конца довести. Думала только на еде остановиться, а тут ты палочки табачные вытянула, вот я и посмотрела. – Какое испытание? – Если бы ты из этих была, то никогда творог есть не стала бы. У них молочное под строгим запретом, и кофе нельзя, грех смертный, а уж папиросы! И знака нет, значит, не от них. – Да от кого? – чуть не плача спросила я. – Ничего не понимаю. – Эх, Людмилка, бедолага, – вздохнула Марья Сергеевна, – значит, узнали правду про нее и убили. – Кто? – Сектанты проклятые. Вот смотри. Марья Сергеевна вытащила из ящика большой альбом и показала цветной снимок девушки. Веселое лицо, нежная шея, облако волос. Не красавица, но очень хороша, добрый, располагающий взгляд. – Внучка моя, покойная, – вздохнула. – Светочка… |