Онлайн книга «Домик тетушки лжи»
|
– «Пежо-206», – ответила я, – серебристого цвета. Очень милая машина, двухдверная, но при необходимости в нее влезает пять человек. Большой багажник, маневренная, красивая, надежная… И вообще мне нравятся французские марки. А к «Пежо» прикуплю себе и новую шубку, под цвет тачки, голубую норку. – У тебя вроде и эта курточка ничего, – задумчиво протянул приятель. – Очень короткая и уже давно не новая… Прикинь, как красиво будет выглядеть! Выхожу я из серебряной машины в серебристой норке, фр-р… – Ага, – хмыкнул Дегтярев, – хлопаешь дверцей, прищемляешь манто и падаешь носом в грязь. Уж я-то тебя знаю, ни дня без приключений! Я сердито замолчала, и оставшуюся часть пути мы проделали, слушая идиотские вопли диджеев «Нашего радио». Представляете, этих ребят зовут блондинка Таня и Коля Макклаут. Первый, кого мы увидели в холле, был Борис. – Дашенька, – завел мужик свою песенку, – как хорошо… Но тут его взор упал на Дегтярева, режиссер прикусил язык. – Знакомьтесь, – предложила я. Мужики расшаркались. Александр Михайлович повесил куртку на вешалку, сделал шаг вперед и взвизгнул: – Что это? – Гроб, – спокойно ответила я. – Зачем он тут? – дрожащим голосом поинтересовался полковник. Надо же, оказывается, наш «комиссар Мегрэ» побаивается похоронной атрибутики. – Потом объясню, – отмахнулась я, – ступай в столовую, небось есть хочешь. Александр Михайлович, большой любитель вкусной еды, шагнул еще раз и с неподдельным ужасом возвестил: – Мамочка! – Что? – Там лежит негр. Кто бы мог подумать, что мы с Дегтяревым настолько похожи, что одинаково реагируем, увидев Банди на кружевной подушечке. – Ой, не могу, – захихикал Борис, – это же чертов питбуль полюбил здесь спать. Уж что я только не делал, чтобы его отвадить, без толку! – Ага, – сообразил наконец Дегтярев, – ясненько. У Дашутки все как всегда. Питбуль, отдыхающий в гробу… А крокодила, вяжущего в кресле носки, еще не завели? Не получив ответа, Александр Михайлович исчез в столовой. – Это и есть твой бойфренд? – поинтересовался Боря. Я кивнула. Но режиссера было не так легко заткнуть. – Ну, дорогуша, он скорей дедфренд, – развеселился Борис. – Зачем тебе, молодой и прекрасной, старый мухомор, трухлявый гриб. Может, бросишь его и обратишь внимание на меня? Хотя я и не Керубино, но и не Мафусаил. – Сердцу не прикажешь, – сообщила я и, решив показать всю огромность своей любви, схватила шлепки Аркадия и кинулась в трапезную с воплем: – Милый, вот твои тапочки! Дегтярев удивился так, что выронил вилку, занесенную над куском сочной вырезки. Мало того что я никогда не обращалась к нему, сюсюкая «милый», так еще у нас в доме никто никогда не натягивал сменную обувь. Кстати, мне всегда не нравилась московская привычка предлагать гостям разношенные баретки без задников. Приходишь вся такая разнаряженная, при макияже и духах, а тебе, бац, выдают нечто отвратительное, и потом весь вечер чувствуешь себя кретинкой, при вечернем костюме и в отороченных мехом пантофлях. Когда мы жили в Медведкове и, естественно, не имели прислуги, я спокойно протягивала гостям мокрую тряпку и предлагала вытереть подметки. Сейчас же основная масса наших приятелей купила машины, и вопрос с грязной обувью отпал сам собой. Но Кеша, Маня и Зайка, естественно, ходят в Ложкине в удобной домашней обуви, и сейчас я трясла перед ошалевшим полковником тапками, принадлежавшими Кеше. – Ты хочешь, чтобы я их надел? – изумился Дегтярев. – Конечно, родной, небось ножки за день устали! Александр Михайлович крякнул: – Ну, если ты настаиваешь… И он встал, намереваясь выйти в холл. – Нет, дорогой, не надо утруждать себя, переобувайся тут, а я унесу твои ботиночки… – Ты заболела? – неожиданно поинтересовался приятель, расшнуровывая жуткие башмаки фабрики «Парижская коммуна». Интересно, почему даже сейчас, когда вокруг полно изящной и удобной обуви, Дегтярев предпочитает покупать то, что невоздержанная на язык Зайка зовет «говнодавами»? Или он донашивает старые запасы? Ничего не понимающий полковник покорно всунул ступни в предложенные тапки. Я осторожно, держа двумя пальцами его ботинки, оттащила их в холл, а потом принялась на глазах у Бориса изображать заботливую любовницу. – Дорогой, подложить тебе морковки? – Нет, спасибо. – Скушай, милый, она полезна для твоей печени. – Не хочу, – побагровел полковник, не терпящий никаких намеков на свои болячки. – Тогда возьми брюссельской капусты, в ней много железа. – Будешь весь как памятник, – хихикнула Зайка, – железный Дегтярев. А что, звучит хорошо. Впрочем, у нас имелся в свое время железный Феликс. Как один из кадровых сотрудников МВД, полковник более чем прохладно относится к людям из ведомства КГБ или ФСБ по-нонешнему. Александр Михайлович слился по цвету с отвергаемой им морковкой, но ничего не ответил Ольге. – Не желаешь капустки, скушай бутербродик, – продолжала я квохтать. Александр Михайлович взял кусок хлеба и потянулся к масленке. Но я проявила бдительность и перехватила его руку. – Нет! – Почему? – обозлился полковник. – Только не сливочное масло, в нем сплошной холестерин, и хлеб тебе ни к чему, от него лишь полнеют. – Но как же тогда сделать бутерброд? – осведомился вконец одураченный Александр Михайлович. – По-японски! – Как?! – Вместо хлеба листик салата, сливочное масло замени маргарином, а колбасу редиской. – Диета придурковатого кролика, – сообщила Манюня. – Мусечка, ну что ты привязалась к Дегтяреву? Он мясо любит! Пусть ест. Полковник с благодарностью глянул на Машку и пододвинул к себе тарелку с бужениной, но я решительно выхватила из его рук запеченную свинину и сообщила: |