Онлайн книга «Домик тетушки лжи»
|
Кирилл открыл бутылку «Перье», отхлебнул из своего бокала и скривился. – О боже! – Так болит? – Жутко, – простонал Молоков, – измучился до предела… – Чего к врачу не пошли? – Боюсь, – ответил мужик, – бормашину увижу и умру. Прямо в момент. – Все равно придется идти… – Ни за что! – Заражение крови может произойти… – Не-а, уже не в первый раз, – вздохнул Кирилл, – дней пять поболит и утихнет. – Вы прямо пещерный человек, – возмутилась я, – сейчас придумали изумительные обезболивающие… – Не, – тянул свое Молоков, – ни за какие баксы. Может, и больно не будет, только от страха скончаюсь. Все эти инструменты, крючки, палочки… Прямо камера пыток. Буду терпеть! Я сочувственно вздохнула: если я кого и боюсь, так это стоматологов. Милейшая Танечка Рудых, которой я изредка разрешаю заглядывать в свой рот, один раз призналась: – Обожаю, когда ты садишься в кресло! – Почему? – удивилась я. – А так орешь, так визжишь… – Что же в этом хорошего? Извини, сдержаться не могу. Ведь не больно совсем! Воплю от страха. – Знаю, – веселилась Танюша, – а больные в коридоре этого не знают и думают, будто я несчастной бабе челюсть пассатижами выламываю. Отпущу тебя, выгляну в коридор… Никого! Все смылись! Можно идти пить чай. Красота! Приходи почаще. Так что я очень хорошо понимаю Кирилла. Впрочем, могу попытаться помочь мужику. – Вы верите в колдунов? Молоков проглотил коньяк. – Нет, конечно, разве я похож на идиота? Почему вы спрашиваете? – Видите ли, у меня была бабушка, очень своеобразная женщина. Все в ней было необычно, начиная с имени, бабусю звали Афанасия. Она курила, с удовольствием прикладывалась к рюмке, обожала компании, до самой смерти носила каблуки, словом, вела себя отнюдь не как пожилая дама. Более того, бабуля самозабвенно играла в карты, в преферанс. Надо отдать ей должное, делала она это великолепно, потому что обладала великолепной памятью и логическим мышлением. Иногда везение покидало ее, нам, например, пришлось переехать из центра в Медведково, потому что Фасенька ухитрилась проиграть гигантскую сумму… Но чаще она все же побеждала. Ее великолепно знали во всех московских квартирах, где шла крупная игра. Вот видите это кольцо? Молоков кивнул. – Бабуся обштопала в свое время некоего Ваню Барона, крупного столичного шулера. А тот, совершенно ошеломленный таким поворотом событий, снял с руки перстень и подарил даме. После бабушкиной смерти печатка досталась мне, я практически не расстаюсь с ней, это мой талисман. Так вот, бабушка умела заговаривать зубы… – Это невероятно, – пробормотал Кирилл, – такого просто не бывает. Ну-ка, дайте сюда колечко. Я стянула с руки перстень. Кирилл повертел его и сказал: – Ага, насколько помню, так. Он нажал куда-то, и перстень… раскрылся. – Ой, – ахнула я, – надо же! Понятия не имела, что он с секретом. Бабуля об этом не рассказывала… – Наверное, она сама не знала, – улыбнулся Кирилл, – видите, там внутри фотография, очень крохотная, правда. Я уставилась на пожелтевшее, еле видное изображение. – Кто это? Молоков улыбнулся. – Иногда жизнь выделывает такие кренделя, что ни одному писателю не придумать… Перед вами изображение моей матери. Дед обожал ее. – Не понимаю ничего, – пробормотала я, глядя на кольцо. – Ваня Барон мой дед, – пояснил Кирилл, – вашей бабушкой он восхищался, знаете, кажется, у них был роман. – Не может быть! – Отчего же? Сколько вам исполнилось тогда, когда Афанасия получила перстень? – Ну… Где-то около десяти… – А бабушке? – Думаю, в районе шестидесяти… шестидесяти трех… – Вот видите, еще не вечер! И деду было примерно столько же… Отлично помню, как злилась моя бабка, когда слышала имя Афанасия. Очень редкое, кстати, ни разу больше не встречал такое. – Его и нет, – ответила я, – есть мужской вариант – Афанасий. Прадед поругался с попом, что-то они не поделили, и когда родилась бабушка, зловредный священник заявил: «Сегодня день святого Афанасия, вот и крестим младенца по святцам. Не хочешь, езжай в город». До ближайшего населенного пункта было семьдесят километров по октябрьскому бездорожью. Отсюда и такое имечко. – Зато запоминающееся, – улыбнулся Кирилл, – погодите тут минутку. Он поднялся и вышел. Я повертела в руках перстень. Бывает же такое! – Любуйтесь, – сказал хозяин, возвращаясь. В моих руках оказался снимок. Я вгляделась в него и ахнула: бабуся! Я не принадлежу к сентиментальным натурам и не разглядываю каждые выходные старые семейные фото. Афанасия давно умерла, и в моей памяти она осталась маленькой, сухонькой старушкой с необычайно яркими, не выцветшими, синими глазами. Но на фото улыбалась немолодая, прекрасно сохранившаяся дама с неизменной папиросой «Беломорканал» в руке. Бабулю запечатлели в ресторане за столиком, заставленным тарелками и графинами. Рядом с Фасей, обняв ее за плечи, сидел крупный мужчина самого благородного вида, одетый в двубортный пиджак с невероятно широкими лацканами. Фотография была разорвана пополам, а потом склеена. – В те годы, – ухмыльнулся Кирилл, – по шикарным заведениям, типа «Метрополь», «Прага» или «Интурист», ходили фотографы и снимали клиентов. Вот дед и сделал фото на память, а жена его нашла, разодрала… Жуткий скандал вышел. – Подарите мне карточку, – попросила я. – Она одна, впрочем, могу сделать дубликат. Еще минут десять мы удивлялись невероятной игре судьбы, потом Кирилл спросил: – При чем тут зубы? – Афанасия умела их заговаривать и меня научила. Хочешь попробую? – Давай, – согласился Молоков, – только я не верю во все такое. – Лучше принеси простой воды, не газированной, не кипяченой… |