
Онлайн книга «Редкая птица»
– Слушай, Шура, растолкуй мне одну ситуацию, – начал «подлипала». – Ну? – Представь себе, сидят молодые люди, отдыхают, за жизнь говорят, ну и никому решительно не мешают… – Ну? – А с ними отдыхают две милые девушки… Твое здоровье, Шура! – Приятели выпивают и наливают еще. – И вот представь, появляется… появляется некий Ху, по обличью пидор, по повадкам – мурло и начинает приставать к одной из девушек… – Ну?! – Делает ей грязные предложения, раздевает… – Ну! – …Взглядом и требует, чтобы девушка у него… Ты понимаешь7.. – Падла! – Шура положил руки на стол, демонстрируя сбитые костяшки и массивный серебряный перстень в виде оскаленной волчьей головы, – штука, вполне заменяющая кастет. – Согласен, Шура, не горячись. Выпьем? Они снова сдвигают бокалы, Шура громко рыгает в мою сторону. – Представь, Шура, в мужском сортире, в присутствии третьего лица, да еще и голая… Шура, это беспредел? – Беспредел. – Как реагировать молодым людям, пригласившим девушку в приличное заведение, на домогательства этого пи-дора? – Надо его вые… – Это само собой, но сначала он оплатит моральный ущерб, деньгами, естественно, потом пройдет с нами в сортир и отсосет у каждого, а наши дамы понаблюдают, правильно ли он будет это делать, – может, и им есть чему поучиться? А, Шура? – Пидоры, они баловные, – гоготнул Шура. Пока эти птенцы приморских скал чирикали, меня посетила грусть. Мир несовершенен, потому что несовершенен человек? Но разве это люди? Чем они сейчас заняты? Они ломают человека, превращают его в дерьмо и получают от этого удовольствие. Не по-людски это. И проделывают, видно, не в первый раз. Выхода у меня два. Первый: опускаю большому что-то на голову, ударяю слегка подлипалу и к лидеру – это плотный паренек моих лет, внимательно наблюдающий за происходящим. Его – блокировать, но нежно и накатить: «Братан, ты за кого меня держишь, в натуре, уйми бакланов, поговорим…» – и далее по тексту. Но раз пришла грусть… И в заведении как-то стихло – посетители жуют, уткнувшись в тарелки… И вспомнился Сережка Найденов, убитый далеко от России… – А я думаю, Шура, что это за фраер… Окончить фразу мелкий не успел. Беру его за шевелюру и тяну голову назад. Он, понятно, сопротивляется мышцами шеи, а я резко опускаю его вперед переносицей, на угол стола. Что дальше с ним – смотреть некогда. Со здоровяком нас разделяет стол, и, пока сигнал от зрительных рецепторов достигает его куцего мозга, пока мозг перерабатывает полученную информацию, а его обладатель делает попытку встать, на него обрушивается стул, а следом – бутылка из-под шампанского, – не пропадать же добру. С образовавшейся «розочкой» прыгаю грудью на стол к негостеприимным соседям и, обняв лидера за шею, как нелюбимую девушку, падаю через него. Быстро поднимаюсь, а лидера заставляет поторапливаться «роза», приставленная к горлу. Я не очень учтив: из приличного надреза на шее у мужика течет кровь, моя правая рука шарит у него под пиджаком и находит жесткую рукоятку «Макарова», – так и хочется дать благой совет: хочешь носить «пушку», не скупись на портного. Легонько тюкаю лидера рукояткой по затылку, приводя в состояние «грогги», снимаю «пушку» с предохранителя и приглашаю его приятелей: – На пол! – сопровождая просьбу красноречивым жестом. Боковым зрением улавливаю какое-то движение – похоже, не все восприняли меня серьезно, но дабы не повторять ошибок верзилы, по-прежнему отдыхающего на полу, сначала стреляю, потом анализирую реакцию. Вскрик! – непослушный роняет внушительный самопал и падает следом: похоже, пуля раздробила ему кисть руки, у парня болевой шок. Вроде поняли, что шутить я не намерен. Так что сажусь тихонько в уголок и наблюдаю за «подзащитными». Насчет того, что в милицию уже сообщено, не сомневаюсь, – или я ничего не понимаю в метрдотелях, официантах и оперативной работе «угро». «Коляска» подкатила через пару минут. Городок-то небольшой. Ствол укороченного «акаэма», собака – все как полагается. Я же сижу паинькой – «пушка» на другом конце стола, стволом ко мне, обойма – рядом, руки на столе – ладонями вниз. Подъезжают еще две машины – тормозят лихо, с визгом. Появляется Кузьмич – в белоснежной форменной рубахе, заправленной в брюки. У Кузьмича два бзи-ка: по три раза на день менять сорочки (он предпочитает белые) и не носить положенного по форме головного убора – наверное, чтобы не отдавать чести никакому начальству. Тогда погоны на его плечах были еще майорские. С полминуты он стоит в дверях, оглядывая зал: оценка ситуации. Потом обращается к старлею: – Ты это… чтобы все по форме. – Есть, – козыряет старлей. А Кузьмич направляется ко мне. Сгребает со стола пистолет, обойму, и они исчезают в безразмерных карманах штанов, похожих больше на казацкие шаровары. Берет стул и садится напротив. За его спиной уже работают. Парнишки закованы в «кандалы» – руки назад, без баловства, – одного за другим их уводят. Оперативники в штатском занимаются свидетелями. И тут я вижу девушку – длинные каштановые волосы, легкое платьице до колен. Где были мои глаза! Мысль, что она со спутником, приходит в голову позже… – Ты это… документы… – выводит меня из мечтательности голос Кузьмича. – С собой нет. Дома. – Где – дома? – Здесь, в Приморске. – Ты местный? – Наполовину. Домик купил. – Где? – На Зеленой. – У Асланбея? – Да. – Не похож ты на шахтера. – Шахтер дом купил, я – летний домик. На самом берегу. – А-а. Фамилия? – Дронов. Олег Владимирович. – По профессии кто? Хотел бы я сам это знать! – Преподаватель. – (Ну не моряк же!) Кузьмич усмехается, достает из кармана портсигар, оттуда – окурок сигары, прикуривает, пыхает ароматным дымом. – Поехали. Только ты это… Без баловства. Майору я, видимо, понравился. Поскольку в райотдел меня доставили на его «уазике» (он спереди, а я – с сержантом и собакой – сзади, в клетке), наручников не надевали. Ну а я никогда и не считал, что выгляжу уркой. Заходим в дежурку. – Ты это… А я уже выкладываю на стол: деньги, ключи, сигареты, зажигалку. Все. Ни наркотиков, ни ампул с ядом. Майор смотрит на ключи, потом на меня. Похоже, симпатия у нас взаимная. Пододвигаю к нему ключи: – Только документы у Степана Тимофеевича, в доме. Я тут третий день всего, дверь на соплях. |