Онлайн книга «Банкир»
|
— А я — Семен Иваныч Назаренко. Это ты и есть племянник Михеичев? — Ага. Внучатый. — А сам где? — На дворе, за домом. Самовар раскочегаривает. — Это да… Это он любит, с сухариками… Са-ма-в-а-а-р… Из Москвы будешь? — Из Подмосковья. — Ну-ну… А обо что кулак покалечил? — О дерево. — Да ну?! — Бывает, — пожимаю плечами. — Бывает. Да не со всеми. А чем занимаешься в Подмосковье том? Хм… Хотел бы я сам это знать! — Разным. Капитан быстро глянул на перстень: — А «гайка» у тебя — вроде кольца обручального? Так с кем обручен-то? С Измайловскими или с солнцевскими? — Разве похож я на братана? — Похож, не похож… Плакалась рогожа, что непригожа… Что-то в тебе непростое… — Что? — искренне спрашиваю я: самому интересно! — Командовать ты привык. Вот что. — Полком? — Может, и полком. А может, и армией. — Это вы по колечку сориентировались? — Это я по всему. Взгляд у тебя такой. И — тон. — Командный голос? — Нет. Голос тихий. Как раз таким и отдают самые значимые приказы. Только… — Да? — Никак я не смекну: то ли уволили тебя, то ли хоронишься ты здесь… — От кого? — А у вас на Москве все друг дружку грызут. Поедом. Михеич вошел, держа ведерный кипящий самовар: — Посторонись! — И неймется тебе… Купил бы электрический да сидел бы, в ус не дул… — хмыкнул Назаренко. — Чай без дымка — это кипяток. Тоже хорошо, когда другого нет… Присядешь, Иваныч? Чайку? — Да не… Ты это, вынес бы мне «сухарика», что ли… А то со вчера никак не отойду. — Что так? — Сушит. За газовиков зацепился. — Эти как до «шила» дорвутся, не оттащишь! А бросал бы ты, Семен, казаковать… Не мальчонка уже… — Да к свояку поехал по рыбу, а там уже и… Знаешь, как бывает: слово за слово, хреном по столу… — Причащайся. — Михеич выставил на стол кувшин. Назаренко налил стакан, выпил безотрывно, мелкими глотками, передохнул — и второй следом. — Ух… Вот чего не пойму, Михеич, так это — что ты за человек. Наши здесь сызмальства винокурят, а у них — то кисляк, то шмурдяк… Не, есть у Новохатки да у Еремея мастерство, а вкуса того — нет. Вроде и бессахарное винцо, а льется — как нектар. Пьян не будешь, а с груди тяжесть снимает! Ух! — Так я вино не пьянства ради приготовляю, а для радости. Вот и вся разница. Как люди говорят: в вине забудешься — вины не оберешься! — Твоя правда. Пойду. — Назаренко посмотрел на меня долгим взглядом: — А ты бы, молодец, деревья другим разом обходил. Стороной. У вас на Москве — своя власть, у нас — своя. А власть — она уважения требует. Если б не Михеич… Смотри. — Буду стараться, — хмыкнул я. — Во-во. Старайся, старатель. * * * Капитан Назаренко сидел в кабинете, глядя в одну точку. Ему было беспокойно. И вовсе не из-за отморозков. Этот московский парниша… Все было по станице тихо и гладко, так нет… Ему вспомнился сентябрь: служивые тогда подкатывали, и из управления, и фээсбэшники… И братва интересовалась — не случалось ли чего… А тут как раз — тишь да гладь была. И отдыхающих наплыв. А ведь они искали кого-то… Михеич тогда обмолвился как-то при встрече: племяш приехал… Ну племяш и племяш… Может, этого и искали, с «гайкой»?.. Как ни шути, а двоих «бакланов» он «на раз» разложил… И Михеичу он такой же племянник, как он, Семен Назаренко, Тарасу Бульбе… Капитан Назаренко думал. Не, ни в управу, ни «смежникам» он звонить не будет… А вот атаману — надо. У атамана сейчас большие связи в крае… Да и сам он в крайуправлении двадцать с гаком годков в кадрах сидел… А ему, Семену, надоело ходить сивым мерином с кучкой звездочек на погонах… Пора бы и дырочку крутить… Вполне могут, за выслугу. Э-эх, служба… Да и, если по совести, от москаля этого чего хорошего можно ждать? И у себя беспорядок развели, и по всей стране так. А почему? А потому как люди несамостоятельные там, и в кого ни ткни — тот полковник, тот генерал, а еще и молоко на губах… Вот и распоясались все у них… А время неспокойное. У себя, в Раздольной, дело другое. Здесь он, Семен Назаренко, и власть, и закон. А от того московского могут быть только неприятности. Это он как-то сразу почуял. Вот и пусть они промеж себя и решают… Михеич, он дед сердобольный, а ему, Семену Назаренко, об станице меркувать треба… Набрал номер указательным пальцем: — Веруня… Это Назаренко… А вот и жаль, что узнала — выходит, богатым мне уже не быть… Слушай, Вер, ты вроде к старику, к Михеичу, ходила в сентябре — помнишь, я тебя встретил… С сумкой медицинской… Ну да… Не старик?.. Племянник?.. Простуда?.. Вер, ты доктор, а не я… Как это — нервное?.. Бывает, говоришь? Нет, с этим у меня пока… ха-ха… А чего? Лечь к тебе на обследование? Эге-ге… Знаешь анекдот про постового? Стоит старшина на посту. Подходит к нему гражданский… «Стоишь?» — спрашивает. «Стою», — отвечает. «И ночью стоял?» — «И ночью стоял». — «И весь день стоять будешь?» — «Прикажут — так буду». — «Хм… Хороший бы из тебя… получился…» Смекаешь, Веруня?.. Я — старый? Э-э-э… Ну так и заеду… Не отнекиваюсь… А вот на спор! Вот так и договоримся… Не-е-ет, языком ты работать будешь… А щас — демократия… Не, Оксанке моей это ни к чему… Да, Верунь… А кем тебе тот больной показался?.. Интеллигентный, говоришь?.. В бреду — ни слова матом?.. Ну, это не факт… Кого? Кришну? А, слыхал, это секта такая… На ученого? Хм… Да не, это я так… Как договорились… Вот и проверишь — старшина или не старшина… Эхе… После разговора с тобой заснешь… Да… Капитан сидел, задумавшись… Непонятки ему здесь ни к чему. Совсем ни к чему. Закурил. Затянулся несколько раз. Набрал код Приморска, следом — номер: — Здоров будь, Василь Игнатьич… Как жена, как детки?.. Ну и слава Богу… Да и у нас — не в спех… Идет пелингас, коптим помаленьку… Это уж завсегда… Ну да, ну да… Так я чего и звоню: спокойно-то оно спокойно, а вот сегодня случай такой вышел… В том-то и дело, что только вроде как здешний, а по говору — москаль… По порядку? Давай по порядку… * * * Альбер с утра почувствовал азартное возбуждение. Вынужденное долгое безделье измотало его: сон стал прерывистым и тревожным, мысли неслись кругами, как пришпоренные лошади, и ничто не приносило радости: ни две молоденькие «практикантки», посещавшие его небольшую трехкомнатную квартирку на окраине Москвы и полагающие хозяина научным работником при каком-то совместном предприятии, ни проработка всей прессы, ни просмотр бесконечных информационных программ… Альбер чувствовал себя так, будто постарел на десять лет. Он терзался, он изнывал бездельем и бездействием. Порой ему казалось, что и сердце пошаливает, и печень стала колючей, как проглоченный кактус, и дым бесчисленных сигарет — ядовит, тягуч и мерзок, и кофе, который он поглощал в невероятных количествах, горек, безвкусен и отдавал неприятным лекарством. Наверное, так люди и «играют в ящик»: прожившие нудную жизнь ради обеспеченной, благополучной, безбедной и беспечной старости, получают то, что искали: полный покой и полную пустоту… А может, он и ошибался: кто всю жизнь питается падалью со стола сильных мира, живет лет триста, как ворон… Как там сказал Пугачев в пушкинской «Капитанской дочке»… Лучше один раз напиться живой крови, чем всю жизнь питаться падалью… Альбер пил «живую кровь действия» постоянно и теперь почти задыхался в уютной, богато обставленной, обеспеченной всем и вся квартирке… Наверное, он бы просто-напросто схлопотал тяжелейший инфаркт, если бы вдруг жизнь его действительно стала такой навсегда… Но он ждал. Словно паук, соткавший невесомую, не видимую никому паутину… |