Книга Так говорил Заратустра, страница 31 – Фридрих Ницше

Зрителей нужно духу поэта: пусть это будут хотя бы буйволы!

Устал я от этого духа: и предвижу время, когда и сам он устанет от себя.

Я уже видел поэтов, которые преобразились и обратили взор свой на себя.

Я видел кающихся духом: из поэтов выросли они».

Так говорил Заратустра.

Есть на море остров — неподалеку от блаженных островов Заратустры, — на нем постоянно дымится вулкан; народ, а особенно старые женщины, говорили про этот остров, что он — каменная глыба перед вратами преисподней; а внутри самого вулкана есть узкий проход вниз, ведущий к этим воротам.

И вот — в ту пору, когда Заратустра пребывал на блаженных островах, случилось так, что один корабль бросил якорь у острова, на котором высится дымящийся вулкан; и команда сошла с корабля на берег, чтобы поохотиться на кроликов. А когда ближе к полудню капитан и его люди снова собрались вместе, они вдруг увидели, что кто-то приближается к ним по воздуху, и какой-то голос явственно произнес: «Пора! Давно пора!» Когда же призрак этот приблизился к ним — а он быстро, подобно тени, летел по направлению к вулкану, — они, пораженные, узнали в нем Заратустру; ибо все, кроме капитана, видели его не раз и любили, как любит народ — соединяя любовь с робостью.

«Посмотрите-ка, — сказал старый рулевой, — Заратустра отправляется в ад!»

В то самое время, когда корабельщики пристали к острову, разнесся слух, что Заратустра исчез; и когда спрашивали друзей его, те отвечали, что он ночью пошел к кораблю, не сказав, куда хочет отправиться.

Так возникло некоторое смятение, а через три дня, когда узнали про случай с корабельщиками, оно усилилось; и весь народ стал рассказывать, что Заратустру унес дьявол. Правда, его ученики смеялись над этой болтовней; а один из них даже сказал: «Я скорее поверю тому, что Заратустра сам унес дьявола». Однако в глубине души все были озадачены и волновались: тем сильнее была их радость, когда на пятый день Заратустра появился среди них.

И вот рассказ Заратустры о его разговоре с Огненным Псом:

«Земля, — сказал он, — имеет оболочку; и оболочка эта поражена болезнями. К примеру, одна из этих болезней называется „человек“.

А другая болезнь называется „Огненный Пес“: и о нем люди много лгали и позволяли лгать друг другу.

Чтобы выведать тайну эту, перешел я море и увидел истину нагой! Поистине, нагой с головы до пят.

Теперь знаю я, что такое Огненный Пес и все эти демоны извержения и ниспровержения, которых боятся не одни только старухи.

„Выходи, Огненный Пес, из бездны своей! — вскричал я, — и признавайся, так ли глубока бездна эта? Откуда берется все то, что ты изрыгаешь на нас?

Обильно пьешь ты из моря: это видно по соли твоего красноречия. Поистине, для пса из бездны слишком много берешь ты пищи с поверхности!

Чревовещатель земли — вот кто ты для меня, и не более: всякий раз, слыша демонов извержения и ниспровержения, находил я их похожими на тебя — подсоленными, лживыми и плоскими.

Вы умеете рычать и засыпать пеплом! Вы — бесподобные хвастуны и в совершенстве овладели искусством так нагревать ил и слизь, чтобы они закипали.

Где вы, там поблизости всегда должен быть ил и множество губкообразных, пещеристых и створчато-защемленных: все это рвется на свободу.

„Свобода“, — с удовольствием рычите вы: но я разучился верить в великие события, коль скоро вокруг них так много воплей и дыма.

И поверь мне, ты, адов шум! Величайшие события — это не самые шумные, а самые тихие часы наши.

Не вокруг тех, кто измышляет новый шум, а вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир; неслышно вращается он.

И признай же, что стоит лишь только рассеяться дыму и прекратиться твоему грохоту, оказывается, что не произошло почти ничего. Велика важность, если какой-нибудь город сделался безжизненным, словно мумия, а какая-нибудь статуя лежит в грязи!

И вот что еще хочу сказать я всем ниспровергающим статуи: право же, это величайшая глупость — бросать соль в море, а статуи в грязь.

В грязи презрения вашего лежала статуя: но на том и зиждется закон ее, что из уничижения вновь восстанут жизнь и живая красота ее!

И вот — в божественном ореоле поднимается она теперь, еще более обольстительная в страдании своем; и поистине, она еще поблагодарит вас за то, что вы ниспровергли ее, разрушители!

Такой совет даю я королям, и церквям, и всему, что одряхлело от тяжести лет и ослабло в добродетели: дайте ниспровергнуть себя! И вы снова вернетесь к жизни, а добродетель вернется к вам!“

Так говорил я Огненному Псу. Тут он угрюмо прервал меня и спросил: „Церковь? Что это такое?“

„Церковь, — отвечал я, — это своего рода государство, но особенно лживое. Однако замолчи, лицемерный пес! Тебе ли не знать сородичей своих!

Подобно тебе, государство есть пес лицемерия; подобно тебе, оно любит говорить среди дыма и грохота, чтобы заставить верить, как делаешь это и ты, будто говорит оно из недр вещей.

Ибо оно непременно хочет быть самым важным зверем на земле; и верят ему, что оно способно на это“.

После моих слов Огненный Пес стал, как безумный, корчиться от зависти. „Как? — вскричал он, — как, самым важным зверем на земле? И в это верят?“ И столько дыма и ужасных воплей вырвалось из глотки его, что я думал, он задохнется от гнева и зависти.

Наконец успокоился он, и слабее стало пыхтение его; но как только он умолк, я сказал ему со смехом:

„Ты злишься, Огненный Пес: значит, я не заблуждался насчет тебя!

А чтобы мне остаться при правоте моей, послушай о другом Огненном Псе: он и вправду вещает из самого сердца земли.

Золото и золотой дождь исторгает дыхание его: так желает сердце его. Что ему пепел, дым и горячая слизь!

Подобно разноцветным облакам, вылетает смех из уст его; противны ему твое клокотание, и плевки, и терзания чрева твоего!

А золото и смех — берет он из сердца земли: ибо, узнай же и ты, наконец: сердце земли — из золота“.

Когда Огненный Пес услышал это, он был не в силах больше слушать меня. Пристыженный, поджал он хвост, невнятно пролаял какое-то „Вау! Вау!“ и уполз в берлогу свою».

Так рассказывал Заратустра. Однако ученики едва слушали его: так велико было их желание рассказать ему о корабельщиках, кроликах и летающем человеке.

«Что могу я сказать об этом? — ответил Заратустра. — Разве я призрак?

Вероятно, то была тень моя. Вы, наверное, уже слышали что-нибудь о страннике и его тени? [11]

Несомненно одно: мне надо крепче держать ее, иначе погубит она доброе имя мое».