Онлайн книга «Так говорил Заратустра»
|
— слово Заратустры о Великом Полудне, что вознес я некогда над людьми, подобно второй вечерней заре. Поистине я дал им увидеть новые звезды и новые ночи; и над тучами пестрым шатром днем и ночью раскидывал я смех свой. Я учил их всем своим помыслам и стремлениям: собрать воедино и сплавить все, что есть в человеке отрывочного, загадочного и пугающе случайного, — как поэт, отгадчик и избавитель от случайного я учил их быть созидателями будущего и спасать, созидая, то, что было. Спасти в человеке прошлое его и так преобразовать всякое «Было», чтобы воля сказала: «Но я так хотела! Я так буду хотеть!» — вот что назвал я избавлением, вот что учил я называть избавлением. Ныне я жду своего избавления, чтобы идти к ним в последний раз. В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар! Этому я научился у солнца, когда заходит оно, богатейшее из светил: золото сыплет оно в море из неистощимых сокровищниц своих, — тогда и беднейший рыбак гребет золотым веслом! Ибо видел я это однажды, и слезы от зрелища этого не утолили душу мою. Подобно солнцу, идет Заратустра к закату: и вот, он сидит, ожидая, а вокруг него старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные. 4 Взгляните, вот новая скрижаль: но где же братья мои, чтобы со мною вместе отнести ее в долину, в сердца человеческие? Так повелевает великая любовь моя к дальнему: не щади ближнего своего! Человек есть нечто, что должно преодолеть. Есть много путей и способов преодоления: твое дело — добраться до них! Но только паяц думает: «Через человека можно перепрыгнуть». Преодолей себя самого даже в ближнем своем: и право, которое можешь взять силой, не позволяй дать себе! То, что делаешь ты, никто и никогда не сделает тебе. Знайте, воздаяния не существует. Кто не может повелевать, должен повиноваться. Есть многие, умеющие повелевать себе, однако многого еще недостает им, чтобы повиноваться себе самому! 5 Таково свойство душ благородных: они ничего не хотят даром, тем более — жизнь. Кто из черни — тот хочет жить даром; мы же, другие, кому жизнь — дана, мы постоянно размышляем: что лучшее дать нам взамен! И поистине, благородна та речь, что гласит: «То, что нам обещает жизнь, мы хотим сохранить для жизни!» Не должно желать наслаждения, когда не дано наслаждаться. И еще — не должно желать наслаждаться! Наслаждение и невинность — самые стыдливые вещи: они не хотят, чтобы их искали. Их надо иметь — искать же следует скорее вину и страдание! 6 О братья мои, первенца всегда приносят в жертву. И вот, ныне мы — первенцы. Все мы проливаем кровь на скрытых алтарях, сгораем в жертвенном пламени в честь старых идолов. Наше лучшее еще молодо: и вот — истекают слюной беззубые рты. Наше мясо нежно, наша шкура — еще только кожа ягненка: как же не возбуждать нам алчность у жрецов, прислужников старых идолов! В нас самих еще жив он, этот жрец, поджаривающий себе на пир все наше самое нежное и лучшее. О братья мои, как же не быть первенцам жертвой! Но всякий, кто сроден нам, жаждет этого; и я люблю тех, кто не желает беречь себя. [12] Погибающих, идущих путем заката люблю я всей любовью своей: ибо переходят они на ту сторону. 7 Немногие могут быть правдивыми! А кто может — еще не хочет! И совсем не способны на это «добрые». О эти добрые! Добрые никогда не говорят правды; для духа быть добрым — болезнь. Они уступают, эти добрые, они покоряются, их сердце вторит, их существо повинуется: но кто слушается, тот не слышит самого себя! Все, что у добрых зовется злом, должно воссоединиться, дабы родилась единая истина: о братья мои, достаточно ли злы вы для этой истины? Неустрашимая отвага, долгое недоверие, жестокое отрицание, пресыщение, надрезывание жизни — как редко все это соединяется воедино! Но из такого семени произрастает истина! Всегда рядом со злой совестью росло всякое знание! Разбейте же, познающие, старые скрижали! 8 Когда на воде укреплены сваи [13] , когда через поток перекинуты мостки и перила, поистине, никто не поверит тому, кто скажет: «Все течет». [14] Но даже круглый дурак возразит ему: «Как? — скажет он, — как это — все течет? Ведь и мост, и перила — над потоком! Над потоком — все неподвижно и крепко, все ценности всех вещей, мосты, понятия, все „добро“ и все „зло“: все это — прочно!» Когда же приходит зима, укротительница рек, то и умнейшие проникаются недоверием; и поистине, не только глупцы тогда вопрошают: «Не пребывает ли все — в покое?». «В основе своей все неподвижно», — вот подлинно зимнее учение, подходящее для бесплодного времени, хорошее утешение для лежебок и подверженных зимней спячке. «В основе своей все неподвижно», — но против этого проповедует ветер в оттепель! Ветер оттепели — это бык, но не тот, что пашет, нет, — это бешеный бык, разрушитель, взламывающий лед гневными рогами! Лед же сокрушает мосты и перила! И вот, братья мои, не все ли течет теперь, подобно потоку? Не все ли мосты и перила попадали в воду и сгинули? [15] Кто еще держится там за «добро» и «зло»? «Горе нам! Счастье нам! Подул теплый ветер!» — так проповедуйте, братья мои, на всех площадях! 9 Есть одно старое заблуждение: имя ему — Добро и Зло. Вокруг прорицателей и звездочетов вращалось до сих пор колесо заблуждения этого. |