Онлайн книга «Уха из золотой рыбки»
|
– Больно-то как, – еле выговорила та. – Так тебе и надо, – прошипела дама в пальто. – Ноги не сломала? – суетилась я. – Давай руку, ну, стоять можешь? – Ага, – кивнула скандалистка, – вроде. – Ну и хорошо, – кивнула я, – сейчас все пройдет. – Эй вы там, – заорала дежурная, – глаза-то раскройте! Начнете тут сыпаться! Вот уж куры так куры! Ваще без мозгов! Там же объява висит: «Лестница сломана», читать умеете? Наконец группа была собрана, и нас повели по длинным узким коридорам. – Слышь, – дернула меня за плечо скандалистка, – ты того, не сердись, а? Это я от усталости орала. – Подумаешь, – тихо ответила я, – ерунда-то, покричала и перестала, не кирпичами же швырялась. – Васильева, третий номер! – рявкнула тюремщица. Я увидела перед собой дверь с намалеванной большой цифрой «три» и толкнула ее. Помещение по размеру напоминало купе. Крохотное пространство перегораживала стена из стекла. С моей стороны виднелись колченогая табуретка и обшарпанный столик, на котором чернел допотопный телефонный аппарат без диска. По ту сторону стекла сидела Лика. Я схватила трубку: – Здравствуй! – Привет, – донесся сквозь треск тихий голос. – Как дела? Лика мрачно улыбнулась: – Лучше некуда, сама видишь! – Ты можешь мне объяснить, что случилось? – Нет. – Как это? – подскочила я. – Клава сказала, ты пыталась убить женщину. – Да. – Почему? – Не знаю. – Расскажи подробности. – Ну… их нет. – Давай вспоминай, – рассердилась я, – так не бывает. – Получила посылку… принесла ее в барак, открыла… Смотрю, мои любимые конфеты «Птичье молоко». Маленький такой пакетик, стограммовый. Ну я его весь и съела, потом отчего-то голова закружилась, совсем плохо стало. У нас как раз свободное время было, – рассказывала Лика. Почувствовав внезапное недомогание, Лика решила выйти на воздух и выползла в локалку – так называется огороженный дворик перед бараком. Ей стало легче, дурнота отпустила. Лика глянула на часы – свободного времени имелось достаточно, чтобы сбегать в библиотеку, вот она и пошла за книжками. Правда, сначала остановилась и довольно долго гладила попавшуюся на глаза очень, очень, очень любимую кошку. На дорожке, ведущей в книгохранилище, ей встретилась сотрудница колонии, как предписывают правила, Лика шагнула в сторону и… В ту же секунду ее охватила дикая, немотивированная ненависть, чувство на уровне инстинкта, абсолютно неуправляемое, черное… Что произошло дальше, Лика помнит плохо. В себя она пришла лишь в камере тюремного типа, куда ее с трудом втащили двое солдат. – Как с ума сошла, – говорила сейчас Лика, – просто разума лишилась, помрачение нашло. И ведь, представь, впихнули меня в камеру, там кровать к стене пристегнута, ее по часам опускают, ровно в десять вечера, а в пять утра вновь притачивают. Швырнули на пол, и я заснула. Да так крепко! Охрана входила, бить пытались, так я не проснулась. Представь, как дрыхла – они ко мне врача вызвали и в больницу отнесли! Я вздохнула. Да уж! Наверное, Лика выглядела совсем плохо, если обозленный до крайности хозяин зоны распорядился о госпитализации! – Я в больничке два дня проспала, – бормотала Лика, – потом в себя пришла, ох и плохо мне было. Тошнило, ноги дрожали, жуть. – Напомни, какие конфеты были? – «Птичье молоко», шоколадные, мои самые любимые, спасибо тебе! – Благодарить пока не за что, – отмахнулась я, – кое что, конечно, я узнала, но до разгадки не добралась. Лучше скажи, на вкус они нормальными тебе показались? – Ну, – протянула Лика, – свежие, сладкие, я давно их не ела и очень обрадовалась, когда увидела, прямо проглотила все, даже не распробовала! Спасибо тебе! Ее желание все время благодарить стало меня раздражать. – Ладно, скажи, имя Лев Николаевич Воротников тебе знакомо? Лика собрала лоб складками. – Воротников? Лев Николаевич? Он кто? – Профессор, доктор наук, занимается созданием новых лекарств. – Воротников, Воротников, где-то слышала эту фамилию… – Вспоминай. – Очень важно? – Чрезвычайно! – Ну… вроде у кого-то в гостях видела… Лев Николаевич… Нет, извини, никак на ум не идет. – Значит, он не близкий тебе человек? – Нет, совершенно. – И ты не делала ему гадости. – Я? – Ты. – Господи, – воскликнула Лика, – ну зачем мне делать ему пакости, когда не знаю мужика! Впрочем, мне все время кажется, что я слышала эту фамилию. – Ну попробуй напрячься! Что у тебя с ней связано? – чуть ли не со слезами взмолилась я. – От этого зависит, сумею я тебя отсюда вытащить или нет. – Воротников, Воротников… А! Точно! Меня тогда папа отлупил! – Кто? – изумилась я. – Ну отец мой, помнишь его? Конечно, я очень хорошо помнила Степана Ивановича. Крепкий, кряжистый мужчина, военный, полковник. Степан Иванович хорошо зарабатывал, Лика и ее мама, Нина Алексеевна, ни в чем не знали отказа. Еще полковник получал продуктовый паек и всегда радушно угощал меня сигаретами «БТ», самыми лучшими по тем временам. И колбаса у них дома водилась замечательная, не скользкая, толстая, синеватая от избытка крахмала «Останкинская», а тоненькая, нежно-розовая «Докторская» из спеццеха Микояновского мясокомбината. А еще Степан Иванович имел талоны в закрытую секцию ГУМа, где давали ондатровые шапки, финские сапоги, куртки «Аляска», немецкие трикотажные костюмы, вещи, абсолютно недоступные для простых москвичей. |