Онлайн книга «Капкан для Скифа»
|
Но когда за Рембо захлопнулась дверь, он уже твердо знал, что к Скифу не пойдет. Напротив, понял, что через час-два убедит себя в том, что делает все абсолютно правильно, целесообразно, честно и порядочно. Стыд пунцовыми пятнами покрыл его лицо. Когда к нему на кухню вошли встревоженные жена и дочь, он закрыл глаза руками. * * * Выставка американских художников авангардистов нам с Юлей доставляла исключительное наслаждение. Это было что-то! Я абсолютно не жалел потраченного на ее посещение времени. Моя любимая, похоже, тоже. Таких произведений искусства увидеть нельзя было нигде. В это мы твердо уверовали, сделав всего несколько шагов по первой выставочной зале. — Женя, а это что такое? — Юля повела головой влево. — Какое из них? — Вон то, — поскольку я сразу не понял о чем речь, она оглянулась, опасаясь свидетелей, и показала на заинтересовавший ее экспонат пальчиком. — Ах, ты об этом шедевре! — Я сделал несколько шагов в указанном направлении и остановился в раздумье. — О нем. — Это, Юлечка, образ влюбленного Одиссея, он гордо и целеустремленно движется к намеченной им цели, злые боги мешают ему, но он неустрашим, он сквозь все препоны стремится к своей Пенелопе. Идет через бури, штормы, туманы, преодолевает зависть, жадность, похоть и прочие низменные желания. Это образ истинного мужчины, который не поддается на чары Клеопатры, не трепещет перед Валькирией и не сдается на милость Цирцеи. Это символ вечной любви, познания истины, верности, доброты и страсти. Я артистичным движением показал в сторону нескольких гранитных глыб, в которых торчала ржавая труба, а один камень венчала сломанная фреза. Юля рассмеялась: — Это, Женя, я и сама поняла. — Сама? — Конечно. Эту композицию иначе расценить никак нельзя. Жалко, на них названия нет. «Буря справедливых и чистых страстей», — ее так бы следовало назвать. — Так о чем… — А спросила я про вот этот металлический блестящий круг с зубчиками и обломленным сегментом. — А, это, — я перевел дух. — Это, Юлечка, фреза! — Фреза? — не поняла Юля. — Даже, пожалуй, не фреза, а пила. — Я подошел ближе, присмотрелся. — Все верно: циркулярная пила по дереву. Из анекдота… — Из анекдота? — Неужели ты не слышала эту байку? — Не знаю, расскажи. — Ну, ты, счастье мое, даешь, это анекдот времен того же Одиссея. Как он мог пройти мимо твоих очаровательных ушек? — Одиссей тебе его сам рассказал? — Лично, безусловно. Он мне его поведал, когда мы сидели в таверне в окружении хмельных красавиц и лихих друзей. — Рассказывай, меня же с вами не было. — Да, тебя с нами тогда не было. Этот факт я просто запамятовал. Итак, анекдот. Готова? — Вся внимание. — Анекдот, поведанный гордым путешественником Одиссеем благородному воину Скифу на непродолжительном привале во времена их тягостных скитаний: «Привезли электрическую пилу, новую. Собрались все рабочие посмотреть, как она работает. Положили доску. — Вжик, — сказала пила. — Ого, — сказали мужики и положили бревно. — Вжик, — сказала пила. — Ого, — сказали мужики и положили вот эту трубу. — Трендь, — сказала пила. — Ага, — сказали мужики и разрешили забрать и пилу, и трубу для ваяния художественных образцов американским авангардистам». — Та самая труба? — Да, любимая! — И та самая пила? — Она! Клянусь Посейдоном! Я узнал ее! Юля, посмотрев на немногочисленную публику, бродившую в музейной тишине по залам, тактично посмеялась в кулачок. — А это образ бешеной нерастраченной страсти, — она остановилась возле огромного полотна, на которое, скорей всего, просто с размаху вылили ведро красной краски. — Ты так думаешь? — Я критически осмотрел холст. — Есть другое мнение? — Есть. — Какое? Я набрал в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалил: — Это произведение отражает апокалипсис в душе влюбленного художника при виде поцелуя, которым одарила его возлюбленная другого, более счастливого воздыхателя. Это порыв души перед брошенной перчаткой, звонкой пощечиной и зычным рыком: «К барьеру!» — Ух, ты! — Только так. — Да, пожалуй, это стекающая душа поэта, — немного подумав, согласилась она и кивнула в сторону потеков краски. — Чувственная душа поэта, — поправил я. — Нет возражений. Следующий шедевр мы осмотрели молча. Он являл собой кусок толстого швеллера, к которому были приварены несколько кусков арматуры, уголка, труб разного диаметра с резьбою и без. Сверху композицию венчал кусок стали, примерно трехмиллиметровой толщины, представляющий собой вытянутый вверх треугольник. Все это великолепие покрывал налет ржавчины. Я поискал слова для характеристики этого экспоната и не нашел: — Сказать нечего. Совершенно. Такое надо смотреть молча, — траурным голосом заявил я. — Склонив голову. — Это символ рухнувшей мечты, студент, — отозвалась Юля, весело улыбаясь. — Похоже, только непонятно — какие мечты могут характеризовать такие жуткие металлические символы? — Ты против железа? — Нет, в общем-то. — Мечты у всех одинаковые, пути достижения разные. Тема мне показалась скользкой, и я быстро ее сменил: — Жалко, нет на этой выставке квадрата Малевича. — Черного? — Нет, магического, он же в зависимости от времени года меняет цвет. Зимой черный, летом светлый. — Осенью желтый, весной зеленый? Я остановился, как вкопанный. Изобразил крайнюю степень удивления: — А ты откуда знаешь? Она в ответ рассмеялась: — Мы с ним в прошлом году в Ялте отдыхали. — С кем, с Казимиром Малевичем? — Нет, с квадратом. Я не удержался и тоже усмехнулся: — Ну, и как он? — Кто, квадрат? — Ну да, не Малевич же. — Нормально. Очень серьезный, обходительный и вежливый квадрат. — Какого в этот раз он был цвета? — Женя, — с укоризной протянула Юля, — какой ты недогадливый. В Ялте люди обычно отдыхают летом. А это значит… |