Книга Холодная песня прилива, страница 42 – Элизабет Хейнс

— Я же не присутствовала, когда они говорили о делах. О чем ты?

— Вот именно. Ты делала свою работу, делала на совесть, вкладывала сердце и душу и не пыталась совать свой нос в то, что происходит наверху, подслушать, о чем Фиц разговаривает со своими «личными гостями», как ты их называешь.

У меня в голове забрезжил свет, как и за окнами бара.

— Мне его дела неинтересны, — ответила я.

— Вот и хорошо, — негромко произнес Дилан. Бар понемногу пустел. Скоро его закроют. — Как только ты проявишь любопытство, ты станешь для него угрозой. Вот почему я прошу тебя: поосторожнее с Фицем.

— Ясно, — сказала я.

— Он снова пригласит тебя на вечеринку, — добавил он.

Я ощутила внезапный подъем. От чего — от возможности заработать или оттого, что буду танцевать перед Фицем и смогу проследить за его реакцией? Я набиралась уверенности в себе при виде того, как ему нравится мой танец.

— Ты согласишься?

— Конечно. А ты как думал?

— Если согласишься, проси больше денег, — посоветовал он. — И, однажды уступив, будь готова к более интимным просьбам. Ты же это понимаешь.

— Ох! — выдохнула я.

— Так вот, сделаешь — он заплатит тебе как следует. Но помни мои слова: будь осторожна.

— Ты там будешь?

Он снова улыбнулся мне. Хоть бы он все время так улыбался!

— Надо? Значит, буду.

Вновь появилась официантка:

— Что-нибудь еще, Дилан? Мы вот-вот закрываемся.

— Не беда, Тина. Мы возвращаемся наверх.

Мы вместе поднялись по устланной ковром лестнице, и он предоставил мне вернуться в гримерную в одиночестве. Не так уж мало времени мы провели вместе. Конечно, это заметили, донесут Фицу. Голова у меня плыла. Как же это сочетается: Дилан предан Фицу и вместе с тем столько открыл мне?

И его улыбка…

Я взялась за уборку, начав с носа и прокладывая себе путь к корме. Убрала половники, ложки и прочую дребедень в коробку с надписью «МЕЛОЧИ ДЛЯ КУХНИ» и вернула ее на место. Упаковала еще несколько коробок и ящиков с инструментами и распределила их вокруг этой коробки, надеясь хоть как-то ее замаскировать. Где еще и прятать коробку, если не среди других коробок?

Конечно, решение отнюдь не идеальное, и я это понимала. Не пройдет и месяца, как все добро придется перекладывать: мы с Кевом снимем верхнюю часть палубы над этим отсеком и просторная кладовка превратится в оранжерею. В углу оранжереи сохранится еще помещение для разного рода барахла, пока я не завершу окончательно свой проект. Но в этом помещении коробка окажется уже почти на виду. Самое правильное было бы поскорее убрать ее с баржи.

Чего я вообще не могла понять, так это какого черта Фицу понадобился сверток Дилана? Разве что Дилан украл его у Фица? Но в это мне не верилось. Дилан не вор. Может, он творил кулачную расправу, но воровать не стал бы.

Если Дилан решил начать собственный бизнес, как Фиц об этом узнал? И с чего вообразил себя вправе явиться на баржу и забрать то, что оставил на хранение Дилан?

Или все-таки не в этом дело?

А вдруг они в чем-то заподозрили нас с Диланом? Кто-то другой что-то украл у Фица, а тот подумал: раз мы с Диланом в итоге подружились, он покровительствовал мне, то я — соучастница?

За пять месяцев Дилан ни разу не выходил на связь, а мне так нужно было поговорить с ним, снова его увидеть… Он бы все уладил с Фицем. Ведь так с самого начала и планировалось.

Может быть, Фиц решил, что мы с Диланом заодно? Однако если не чертов сверток, то что же они искали?

Мозг отказывался работать как следует. Сбоку на голове росла шишка, а подобной головной боли я в жизни еще не испытывала. С уборкой носа покончено. Краска, вылитая за борт, попала на корпус, но пусть остается. Все равно я собиралась перекрашивать.

При виде салона и камбуза я чуть не заплакала. И от этого безобразия, и от головной боли. Я подобрала с полу бумаги, кое-как их рассортировала. Вернула в диванчик все то, что там хранилось, положила на место подушки. Вот уже лучше, больше похоже на привычный беспорядок, чем на последствия взлома.

В камбузе разбили только кружку из Дуврского замка да оторвали дверцы шкафа. Хрупких вещиц я не покупала, ведь при сильном приливе их швыряло бы по каюте. Все, что могло сломаться, я ставила либо за ограждение, либо крепила к стене, как телевизор и музыкальный проигрыватель. Тарелки у меня почти все из пластмассы. Не слишком эстетично, однако ем из них только я.

В куче на полу отыскалась упаковка болеутоляющего, раньше она хранилась в кухонном ящике. Я разом проглотила три таблетки, запив водой из-под крана.

К половине девятого вечера, когда позвонил Джим Карлинг, я была уже пьяна. Прикончила пиво и почти целую бутылку вина, сидя в одиночестве в салоне и дожидаясь ночи. Решила, что легче будет встретить темноту под хорошим градусом.

На звонок я ответила с третьего раза, первые два пропустила: ни с кем не хотела разговаривать, кроме Дилана, а его телефон все еще был отключен.

— Алло! — сказала я наконец.

— Дженевьева, почему не подходишь к телефону?

Я обратила внимание, что он не представился: «Это Карлинг». И вообще голос был сердитый.

— Не услышала с палубы, — соврала я.

— Ты в порядке?

— Выпила маленько. — Словно это что-то объясняет.

— А! Судя по голосу, тебе хорошо. Придется догонять, — сказал он.

Я не ответила, мысли уплыли прочь от нашего разговора.

— Так вот, — продолжал он, — я заеду посмотреть, как ты там?

— Заезжай, — сказала я.

— Ты что-нибудь ела?

Я чуть было не ответила правду: не помню. Однако это прозвучало бы так, словно я перестала следить за собой, а мне вовсе не хотелось получить выволочку.

— Э… еще нет. А что?

— Могу прихватить с собой. Ты что предпочитаешь: китайскую кухню, индийскую или рыбу с картошкой?

— Картошку! Просто картошку! Это было бы классно! Спасибо.

— Подъеду примерно через полчаса, — сказал он. — Никуда не отлучайся, договорились?

Как только он отключился, я снова набрала номер Дилана.

«Абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже».

Я попыталась еще немного прибраться, без особого усердия: алкоголь и усталость притупили все чувства. Голова раскалывалась, все тело болело. Будь у меня ванна, злилась я, сейчас бы я отмокала в дивной теплой воде. А так — либо душ в кабинке на берегу, либо шланг. Я прихватила в душевую смену одежды. Небо темнело, от огней на той стороне ложились узоры на воду.

Парковка заметно пополнилась с тех пор, как я оглядывала ее под вечер. Вернулись «транзит» Джоанны и Лайма, «фиеста» Морин и Пэт. Ни одной посторонней машины.