Книга Битая карта, страница 15 – Иэн Рэнкин

Ребус решил, что если он и не получил все, чего хотел, то, по крайней мере, получил все, что знал Крис Кемп. Оставаться дальше не имело смысла. Ни малейшего. Он бодрым шагом вышел из туалета и увидел, что какой-то молодой человек остановился возле их столика и разговаривает с Пейшенс. Тот уже уходил, возвращаясь в бар, и Пейшенс на прощанье одарила его улыбкой.

— Кто это такой? — спросил Ребус, не садясь.

— Сосед. Живет рядом на Оксфорд-террас, — небрежно сказала Пейшенс. — Работает в «Торговых стандартах». Странно, что ты с ним не сталкивался.

Ребус пробормотал что-то в ответ, потом пощелкал пальцем по часам.

— Крис, — сказал он, — это все твоя вина. Ты слишком интересно рассказывал. Мы двадцать минут назад должны были быть в ресторане. Кевин и Майра нам голову оторвут. А пока… — Он наклонился к репортеру и понизил голос: — Попытайся выяснить, кто предупредил газетчиков о рейде на бордель. Тогда ты, может быть, и получишь обещанную историю. — Он выпрямился. — До скорого, да? Будь здоров.

— Всего доброго, Крис, — сказала Пейшенс, поднимаясь со своего места.

— Да, конечно, до встречи. Увидимся. — И Крис Кемп остался один, недоуменно спрашивая себя, он ли сказал эти последние слова?

На улице Пейшенс вопросительно посмотрела на Ребуса:

— Кевин и Майра?

— Наши старинные друзья, — объяснил Ребус. — Чем не предлог, когда нужно уйти? И потом я же обещал тебе ужин. А ты мне расскажешь про нашего соседа.

Он взял ее под руку и повел к машине, к ее машине. Пейшенс никогда прежде не замечала, чтобы Ребус ее ревновал, а потому наверняка не знала, но могла бы поклясться, что он ревнует. Ну и ну, мир полон чудес…

В Эдинбурге весна. Промозглый ветер, от которого дождь летит почти горизонтально. Ах, этот эдинбургский ветер, ветер-шутник — с пристрастием к черному юмору. По его прихоти все прохожие на улице идут, как актеры в пантомиме, вытирая слезящиеся глаза, и от слез на щеках образуется заскорузлая корка. А еще вечный кисловатый, дрожжевой запах вискарен. Ночью подморозило, и даже склонный к бродяжничеству густошерстый Душка завопил у окна спальной, требуя, чтобы его впустили. Открыв окно, Ребус услышал чириканье птиц. Посмотрел на часы: половина третьего. Какого черта они распелись так рано? Когда он проснулся в следующий раз — в шесть утра, — птичье пение прекратилось. Может, птицы старались успеть до часа пик…

В это морозное утро ему понадобилось целых пять минут, чтобы завести свою дурацкую машину. Наверное, пришла пора прикрепить красный нос к решетке радиатора. [13] От мороза трещины на ступеньках у входа в полицейский участок на Грейт-Лондон-роуд разошлись, и Ребусу пришлось осторожно ступать по каменным плитам.

Предательские ступеньки. И приводить в порядок никто не собирается. Тем более что ходят упорные слухи, будто участок на Грейт-Лондон-роуд превратился черт знает во что, изжил себя. Поговаривают, что его закроют. Ведь место-то лакомое, под любую элитную застройку годится. Соорудят еще один отель или бизнес-центр. А люди? Разбросают по другим отделениям, если верить слухам. Большинство переведут на Сент-Леонардс, в территориальное (центральное) отделение. Гораздо ближе к дому Ребуса в Марчмонте, но гораздо дальше от Оксфорд-террас и доктора Пейшенс Эйткен. Ребус заключил сам с собой маленький договор: если в течение ближайших двух месяцев слухи воплотятся в жизнь, то это знак судьбы, предупреждение ему не переезжать к Пейшенс. Но если Грейт-Лондон-роуд останется на месте или если их переведут в отделение на Феттс (в пяти минутах от Оксфорд-террас)… То что тогда? Что? Детали договора еще предстояло продумать.

— Доброе утро, Джон.

— Привет, Артур. Есть что-нибудь новенькое?

Дежурный сержант отрицательно покачал головой. Ребус потер ладонями замерзшее лицо и уши и пошел вверх по лестнице в свой кабинет, где вместо предательского камня лежал предательский линолеум. А потом раздался звонок предательского телефона…

— Ребус слушает.

— Джон? — раздался голос старшего суперинтенданта Уотсона. — У тебя есть минутка?

Ребус принялся шумно перебирать бумаги на столе, надеясь, что Уотсон подумает, будто Ребус уже давно на месте, с головой ушел в работу.

— Да как сказать, сэр…

— Не пудри мне мозги, Джон. Я звонил тебе пять минут назад.

Ребус перестал шуршать бумагами.

— Сейчас буду, сэр.

— Именно. Сейчас! — После этого в трубке воцарилась тишина. Ребус скинул свою водонепроницаемую куртку, которая пропускала воду на плечах. Потрогал плечи пиджака. Естественно, они были мокрые, что отнюдь не добавило ему желания в понедельник утром встречаться с Фермером. Он сделал глубокий вдох и расставил руки, как опереточные певцы в прежние времена.

«Шоу начинается», — сказал он себе. Всего пять дней до выходных. Он наскоро позвонил в полицейский участок в Даффтауне и попросил их проверить «Гнездо глухаря».

— Чего-чего? — переспросил голос.

— По буквам: Генри, Николас, Ева, Зои, Дэвид, Оливер. А дальше — глухарь — нераскрываемое преступление, — сказал Ребус и подумал: «Гнездышко наверняка не из дешевых».

— Что там искать, что-нибудь конкретное?

Жену члена парламента… свидетельства оргии… пакеты из-под муки с кокаином…

— Нет, — сказал Ребус, — ничего конкретного. Просто дайте знать, если что-нибудь обнаружите.

— Ладно. Это может занять какое-то время.

— Постарайтесь побыстрее, ладно? — И, сказав это, Ребус вспомнил, что ему пора быть в другом месте. — Не откладывайте.

* * *

Старший суперинтендант Уотсон сразу взял быка за рога:

— Какого черта ты вчера делал у Грегора Джека?

Вопрос застал Ребуса почти врасплох. Почти.

— Это кто же стукнул?

— Не твое дело. Отвечай на вопрос. — Пауза. — Кофе?

— Не отказался бы.

Жена Уотсона подарила ему на Рождество кофеварку. Может быть, с намеком на то, что ему пора сократить потребление виски «Тичерс». Может быть, в надежде, что вечером он будет приходить домой в трезвом виде. Пока это привело только к резкому повышению утренней активности Уотсона. Но днем, после двух-трех заветных глотков за ланчем, им овладевала сонливость. Поэтому по утрам Уотсона лучше было избегать. Дождись середины дня, и уж тогда иди отпрашиваться с работы или докладывать о последней проваленной операции. При удачном раскладе Уотсон мог всего лишь погрозить пальцем. Но утром… утром все было по-другому.

Ребус взял кружку крепкого кофе. Щедрый Уотсон не иначе как полпакета эспрессо набухал в фильтр. Ребус чувствовал, как кровь насыщается кофеином.