Книга Белое и черное, страница 28 – Сэйси Екомидзо

— Аа, ну-ну. Так во сколько ты пришла?

— Между половиной девятого и девятью.

— Минуточку! — вмешался Ямакава. — Ты с какого входа вошла?

— Ателье было уже закрыто, я с задней двери заходила.

— Там было открыто?

— Нет, меня хозяйка впустила.

— Как она выглядела?

— Ну, теперь-то… Хотя нет, она мне и тогда показалось странной.

— В каком смысле?

— Не знаю, как объяснить. Хотя Дзюнко меня поймет. Дело в том, что, когда у нее было дурное настроение, она это никак не показывала, вот только взгляд у нее при этом останавливался.

— Ой, точно! Мы ее тогда прямо боялись.

— Киёми, так ты именно это имела в виду?

— Да.

— А чем она занималась, когда ты пришла?

— У нее на раскроечном столе иностранные журналы мод лежали раскрытые.

Воцарилось напряженное молчание.

В глазах Дзюнко плескалось раскаяние. Если после ее ухода хозяйка бросилась изучать свои журналы, значит, автором писем была не она, она тоже была жертвой. И не стоило так на нее набрасываться…

— Киёми, ты с хозяйкой о чем-нибудь разговаривала?

— Да нет… Я же видела, что она не в духе. Просто взялась за свое дело и все. А через некоторое время мадам и говорит: я себя чувствую плохо, а тут еще машинка тарахтит, и мне еще хуже делается, так что иди-ка ты домой. Ну я и ушла.

— Сколько ты примерно за машинкой просидела?

— Минут десять-пятнадцать.

— И вы ни о чем в это время не говорили?

— Нет, она журналы листала, а я своей работой занималась.

— О том письме ты ей не рассказывала, верно?

— Да.

— Уходила ты ведь тоже через заднюю дверь? За тобой заперли?

— Меня хозяйка проводила. Я слышала, как засов щелкнул.

Дверь черного хода была сделана на японский манер, задвигающаяся. Запор там был двойной: изнутри засов, а снаружи замок.

Итак, дверь, которую накануне в девять — ну, пусть в самом начале десятого — хозяйка собственноручно заперла, утром к приходу Кавамуры была открыта. Если бы после ухода Киёми хозяйка выходила, она должна была бы запереть ее снаружи.

Значит, был кто-то, кто пришел сюда после девяти. Более того, раз хозяйка открыла засов и впустила гостя, это должен был быть ее очень близкий знакомый. Так кто же это?..

— Я теперь просто не знаю, что делать. Хозяйка-то умерла, а я как же?

— В чем дело, Киёми? Почему ее смерть тебя настолько потрясла?

— Ой, ну как же! Я ведь должна была скоро сюда совсем перебраться.

— Как это? Почему?

— Она меня давно звала. Говорила, что и ей нехорошо жить одной — сплетни ходить будут, — да и мне тоже: ведь пока я с дядей, ему трудно новую жену в дом привести. Дядя, вообще-то, обрадовался, но вот только про нее саму он ничего не знал.

— И ты тоже не знала?

— Ничегошеньки! Вот он и сомневался, можно ли меня ей доверить. Беспокоился, что это очень безответственно с его стороны получится.

— Так-так, и что же?

— В общем, все это как-то откладывалось. А потом то письмо… Я умереть хотела, но не вышло, меня спасли, и я тогда решила, что не могу жить с дядей. К счастью, хозяйка пришла меня навестить и сказала, чтобы я, как поправлюсь, наконец к ней перебиралась. Да и дядя тогда уже дал согласие. Вот только когда я поправилась, тут она сама сказала, что немного повременить надо.

— Тебе известно, почему?

В глазах Киёми внезапно вспыхнул гнев.

— Дзюнко, скажи, у мадам было что-то с Итами-сан?

— Что, тебе тоже так показалось?

— Да! Он ей что-то дурное подстроил и принудил ее…

Личико девочки раскраснелось, от бурного дыхания плечи заходили ходуном.

— Она хотела как-то уладить свои отношения с Итами, потому и велела мне подождать. На нее последнее время смотреть было жалко. Мне кажется, к ней вчера вечером он прийти должен был, вот она меня и выставила.

Предположения Киёми совпадали с догадками Дзюнко, — видимо, между Катагири и Итами действительно что-то было.

К тому же если одинокая женщина сама впустила кого-то в дом после девяти вечера, то это скорее был не пьяный Судо Тацуо, а Итами Дайскэ.

— А между прочим, тут разговор был, как на озере кто-то хотел ее сфотографировать…

— Химэно Сабухиро, — подсказал, сверившись со своими записями, Ямакава.

— Во-во. При каких обстоятельствах это было? Ты присутствовала при этом?

— Да. Но пожалуйста, пусть вам это Тамаки расскажет. Мне что-то очень нехорошо.

Действительно, выглядела девочка плохо, лоб покрылся испариной. Дзюнко шепнула: после той истории у Киёми неладно со здоровьем.

— Да, я вижу, — посочувствовал Тодороку. — Что ж, тогда отдыхай, а если что вспомнишь, сразу сообщи.

— Извините.

Дзюнко и Киёми вышли, их место заняла улыбающаяся Тамаки.

Этой девушке, похоже, все случившееся доставляло удовольствие. Такой переполох, и она сама играет в нем не последнюю роль!

— Ты Миямото Тамаки?

— Да.

Держится чинно, а круглые глазищи смеются, радуется, что до нее очередь дошла.

— Так это ты первая из тех, кто был здесь, увидела труп?

— Да.

— А зачем ты туда пошла?

— Я к Мидзусиме-сэнсэю… Вы ж его знаете, да?

— О нем мы тебя потом спросим.

— Ладно.

— Ну так что?

— Я хотела позвать его, если он дома. Подошла к веранде, чтобы покричать, а сзади какой-то гвалт поднялся. Я пошла взглянуть, а там в варе труп женщины. Ой, ужас такой! Я до того перепугалась!

Тамаки щедро снабжала свое повествование жестикуляцией, но сказать, что она выглядела сильно испуганной, было никак нельзя.

— И ты сразу поняла, что это мадам?

— Не то чтобы сразу. Но ведь узор на юбке, блестки на туфлях… Правда они очень необычные? Ну я и решила привести Киёми, чтоб она взглянула. Скажите, она очень расстроена, да?

— Почему ты так думаешь?

— Как же! Раз хозяйка умерла, значит, она не сможет больше здесь бывать.

— Послушай-ка, а у тебя, значит, с Мидзусимой-сэнсэем очень даже славные отношения?

— Хи-хи! Это не у меня. Я просто посредник.

— Между ним и кем?

— Неужели непонятно? — Тамаки плутовски ухмыльнулась. Совсем по-взрослому.