Книга Белая дорога, страница 69 – Джон Коннолли

— Это место реальное, не вымышленное?

Она взяла у меня рисунок, всмотрелась и вернула, пожав плечами.

— Не знаю. Вам надо спросить Эллиота: может, он в курсе.

— Пока он не найдется, я этого сделать не смогу.

— Наверное, с ним что-то стряслось. Может, то же самое, что с Лэндроном Мобли.

От меня не укрылось, что сейчас это имя она произнесла с оттенком брезгливости.

— Вы его недолюбливали?

Адель презрительно фыркнула.

— Форменная скотина. Ума не приложу, как он сумел к ним втереться. Хотя нет, — поправилась она, — догадаться-то как раз можно. По молодости лет он мог им что-нибудь добывать: наркотики там, выпивку; может, каких-нибудь девиц. Он знал места. Равняться с Эллиотом и остальными он, понятно, не мог — ни денег, ни внешности, ни высшего образования, — зато у него была пронырливость и готовность водить их туда, куда они сами ходить не решались, по крайней мере поначалу.

И Эллиот Нортон спустя все эти годы по-прежнему считал для себя уместным представлять Мобли в суде — просто так, по старой дружбе, несмотря на то что дело это было гнилое и не улучшало его репутацию. А теперь он — все тот же, прежний Эллиот Нортон, выросший в компании с Ларуссом-младшим, — представляет в суде молодого человека, обвиняемого в убийстве сестры Эрла. Ни то ни другое не добавляло мне положительных эмоций.

— Вы сказали, они в молодости совершили нечто такое, что теперь бумерангом их всех преследует, не дает житья. У вас нет предположений, что бы это могло быть?

— Нет. Джеймс об этом никогда не говорил. А перед его смертью мы почти не контактировали. Он изменился. Это был уже другой человек, не тот, за которого я выходила замуж. Он опять якшался с Мобли. Вместе они выезжали на охоту в Конгари. Джеймс хаживал по стрип-клубам, снимал там, наверное, проституток.

Я аккуратной стопкой сложил на столике рисунки.

— Вы не знаете, где он мог бывать?

— Два-три раза я за ним ездила, следила. Он всегда ходил в одно и то же место, туда как раз наведывался и Мобли, когда бывал в городе. Называется «Лап-ланд».

А в то время как я в окружении призрачных женщин разговаривал с Адель Фостер, по Норфолк-стрит в Нижнем Ист-Сайде брел небрежной наружности человек в красной рубашке, синих джинсах и поношенных кроссовках. Фланируя, он остановился в тени Орензанц-центра, самой старой из уцелевших синагог Нью-Йорка. Вечер был теплый, и человек приехал сюда на такси, не желая мориться в духоте и давке метро. Мимо проплывала пестрая цепочка детей, возглавляемая и замыкаемая двумя женщинами в майках с логотипом иудейской общины. Мужчине, проходя, улыбнулась кучерявенькая девчушка, а он в ответ тоже улыбнулся и посмотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом.

Он взошел по ступеням, отворил массивную дверь и шагнул под неоготические своды главного зала. Заслышав сзади шаги, обернулся и увидел старичка со шваброй.

— Чем-то помочь? — спросил уборщик.

— Я ищу Бена Эпстайна, — подал голос посетитель.

— Его здесь нет.

— Но он сюда заходит?

— Иногда, — сказал старичок нехотя.

— Нынче вечером вы его ожидаете?

— Кто знает. Он то есть, то его нет.

Посетитель подыскал себе стул в тени, повернул его спинкой ко входу и аккуратно, не сразу сел, чуть при этом поморщившись, после чего, опершись подбородком на сведенные предплечья, безмятежно посмотрел на уборщика.

— Я подожду. Терпения мне не занимать.

Старичок пожал плечами и снова принялся возить тряпкой по полу.

Прошло минут пять.

— Эй! — окликнул посетитель. — Я сказал, что терпеливый, но не каменный. А ну, бля, иди зови Эпстайна!

Старичок чуть вздрогнул, но своего занятия не прервал.

— Ничем не могу помочь.

— Сейчас ты у меня сможешь, — пропел посетитель тоном, от которого старичок тревожно замер. Посетитель не двигался с места, но от добродушия и ласковости, которые вызвали улыбку проходившей мимо девочки, не осталось и следа. — Скажешь, что насчет Фолкнера. Он придет.

Ангел прикрыл глаза, а когда через секунду-другую открыл, на месте старичка увидел лишь сохнущий след от швабры. Ну народ.

Он снова смежил веки в ожидании.

Эпстайн появился лишь около семи, в сопровождении двоих мужчин, чьи рубахи внапуск толком не скрывали оружия. Увидев сидящего визитера, Эпстайн с заметным облегчением кивнул сопровождающим — отбой тревоги — и, подтянув стул, сел напротив.

— Вы знаете, кто я? — задал вопрос Ангел.

— Знаю, — ответил рабби. — Звать вас Ангел. Странное, если вдуматься, имя: я не вижу в вас ничего ангельского.

— Так оно снаружи и не различается. А к чему пушки?

— Мы под угрозой. Считаем, что враги отняли у нас молодого человека. И похоже, ответственного за его смерть мы уже нашли. Вас послал Паркер?

— Нет, я сам сюда пришел. А с чего вы решили, что меня послал Паркер?

Эпстайн посмотрел с удивлением.

— Мы с ним разговаривали незадолго до того, как узнали о вашем присутствии здесь. Думали, это не совпадение.

— Видать, двум великим умам свойственно мыслить по одному шаблону.

— Он как-то цитировал мне Тору, — сказал раввин со вздохом. — Я был впечатлен. Думаю, вы, даже при вашем великом уме, Тору цитировать не сможете. Или каббалу.

— Нет, не смогу, — согласился Ангел.

— Прежде чем прийти сюда к вам, я читал Сефер ха-Бахир, Книгу Света. Я давно размышляю над ее значением, а сейчас, со смертью моего сына, и того чаще. Я надеялся отыскать в его страданиях смысл, но мне недостает мудрости понять, что сказано в тех писаниях.

— Вы полагаете, страдание должно иметь значение?

— А как же. Все имеет значение. Все сущее есть труд Божественного.

— В таком случае у меня для Божественного, когда я его увижу, найдутся кое-какие резкие слова.

Эпстайн развел руками.

— Так говорите. Он все видит, всему внимает.

— Сомневаюсь. Вы думаете, когда умирал ваш сын, он это слышал и видел? Или того хуже: может, он действительно там стоял и просто решил не вмешиваться?

От такой безжалостной, ранящей дерзости старик невольно поморщился, но молодой человек, похоже, не замечал, что бередит отцовскую рану.

— Вы говорите от моего сына или от себя самого? — умерив растущие горе и гнев, кротко спросил Эпстайн.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Он Вершитель: все сущее исходит от Него. Я не притворяюсь, что знаю пути Божественного. Вот почему я читаю каббалу. Я еще не понимаю всего, что в ней сказано, но начинаю понемногу прозревать.