Книга Любой ценой, страница 19 – Лоренсо Сильва

— Я вас понимаю.

В углу стоял стул. Деревянный, с высокой спинкой. Малоун взял его и поставил на свету.

— К сожалению, он не очень удобный. Наверное, лучше принести диванную подушку...

— Не нужно, — поспешно произнесла Сиена и уселась. — Я должна чем-нибудь заниматься?

— Заниматься? Ничем. Просто сидите.

— Но как вы хотите, чтобы я сидела? Голову повернуть направо или налево? Глаза вверх или вниз?

— Сидите так, как вам удобно. — Малоун взял большой эскизный альбом и коробку с угольными карандашами. — Учтите, сейчас у нас всего лишь подготовительный период.

— В таком случае, вы не возражаете, если я встану?

— Только поверните лицо в мою сторону.

Угольный карандаш заскрипел по бумаге.

— Фотографы не допускали, чтобы я стояла неподвижно, — произнесла она через некоторое время. — Мне предписывалось постоянно двигаться. Обычно включали ритмическую музыку. Экспонированную пленку фотограф быстро передавал ассистенту, а сам переходил к другой камере. Так проходила работа в студии. И все это ради одного удачного кадра. Иногда работал вентилятор, направленный на мои волосы. Использовались и другие ухищрения.

Малоун оторвал руку от листа.

— Что-то не так? — спросила она.

— Для меня чем меньше вы будете двигаться, тем лучше. Иначе портрет получится неудачный, и ваш супруг останется недоволен.

— А разговаривать мне разрешается? Фотографы, например, очень не любили, когда я начинала болтать.

— Сколько угодно. — Малоун сделал еще несколько штрихов угольным карандашом, затем вырвал лист из альбома и положил на стол.

— Неудачный? — встревожилась Сиена. — Я слишком много двигалась?

— Для начала годится. — Малоун взял альбом и начал новый эскиз. — Я ведь сейчас только изучаю натуру. Придется сделать много эскизов, чтобы прочувствовать вас насквозь.

— Много — это сколько?

— Несколько десятков.

— Фотографы, с которыми я работала, иногда делали за сеанс больше сотни кадров.

— У меня это займет больше времени.

Сиена улыбнулась.

— Вот так, — обрадовался Малоун. — Замечательно. Постарайтесь подольше сохранить это выражение.

— Мадам, вы не желаете пообедать?

Малоун повернул голову. В дверях стояла горничная в переднике.

— Так рано?

— Месье, уже почти два.

Малоун смутился. Стол позади него был завален эскизами.

— Я так заработался, — сказал он, обращаясь к Сиене, — что даже не смотрел на часы. Вы, должно быть, измучились.

Она сидела на стуле.

— Немного. Но с вами было так интересно беседовать. — Сиена посмотрела на горничную: — Спасибо. Мы сейчас придем.

— Интересно?

Щурясь от яркого солнца, Малоун последовал за Сиеной на террасу. Содержание их разговора вспоминалось смутно.

— Я уже очень давно ни с кем так долго не разговаривала. — Сиена села за стол и кивнула горничной, чтобы та подавала.

— Конечно, ваш муж так занят, — предположил Малоун.

Сиена промолчала, но у нее были такие глаза, что ему стало ясно: с Белласаром у нее долгих бесед не бывает.

— Вы действительно никогда не видели своего отца?

Вопрос этот застал Чейза врасплох. Только через секунду он сообразил, о чем идет речь.

Сиена смутилась:

— Не отвечайте, если вам неприятно.

— Отчего же. Можно поговорить и об этом. Дело в том, что... — Малоун сделал паузу. — Моя мать пила. И у нее была куча любовников. Так что претендентов на роль моего отца было много.

— У конюшни вы упомянули что-то о своем дедушке.

— Отец матери. Первое время она постоянно перевозила меня из штата в штат, куда следовала за очередным сожителем. А потом дедушка забрал меня к себе. Именно у него на ферме я начал впервые рисовать.

Малоун замолк и сосредоточился на еде.

— Поздравляю, превосходная работа, — раздался голос Белласара.

Сиена вздрогнула.

— Вы видели эскизы? — спросил Малоун.

— Да. — Белласар сел на стул неподалеку от столика. — И они мне кажутся весьма многообещающими. Любой может служить основой для превосходного портрета.

— Маловероятно. К сожалению, эскизы первого дня работы редко бывают удачными. Придется еще немало перепортить бумаги.

— Но признайтесь, в основе все равно лежит первое впечатление. А потом вы просто что-то додумываете.

— Пожалуй.

— Я рад, что мы сходимся во мнениях. И посмотрите, как хороша моя жена. Неужели так трудно воплотить на холсте такую красоту?

— Смотря как к этому подходить, — сказал Малоун. — Ваша супруга прекрасна, это верно. Но в ее красоте — сотни разнообразных граней. А поскольку я не собираюсь писать сто портретов, то мне нужно определить, какая из этих граней наиболее полно отражает ее сущность.

Сиена продолжала есть, не поднимая головы. Белласар улыбнулся.

— Извини нас, дорогая, за то, что мы говорим о тебе в третьем лице. — Он повернулся к Малоуну: — Начинать было не трудно?

— Напротив. Я предвижу, что работа над портретом будет чрезвычайно интересной.

— Замечательно, — оживился Белласар. — Давайте надеяться, что все так и будет продолжаться.

Для Малоуна определенно все так и продолжалось. Шли дни, похожие друг на друга как близнецы. Каждое утро он делал зарядку у бассейна, одновременно наблюдая за вертолетной площадкой и Монастырем. Если бы не это, он бы предпочел бег трусцой. Затем с верховой прогулки возвращалась Сиена, и они шли завтракать, а потом работать. Он не забывал осведомляться, не устала ли она, предлагал закончить пораньше, но Сиена неизменно отказывалась, желая продолжить сеанс. В пять они расставались, но он знал, что увидит ее снова на коктейле в семь.

Белласар неукоснительно придерживался этой рутины — коктейль (хотя сам пил овощной сок) и затем ужин (всегда в вечерних костюмах). Малоун тщетно надеялся, что увидит еще кого-нибудь из приглашенных. Хотя бы того незнакомца, который прибыл на вертолете в то первое утро, обнимался с Белласаром, а потом так нервничал при разгрузке ящиков. Несколько раз Малоун видел его выходящим из Монастыря, но в замке этот человек никогда не появлялся.

Иногда в своей спальне Малоун находил какую-нибудь книжку, обязательно старинную, — первое издание чуть ли не столетней давности, чтобы за ужином поговорить о ней с Белласаром. Одним из сочинений был трактат Гоббса «Левиафан» [6] , написанный в 1651 году, в котором утверждалось, что война — это естественное состояние человечества и что диктатура — единственный способ достичь мира. Белласар разглагольствовал о том, что нужно и должно снабжать репрессивные режимы оружием, поскольку иначе подданные этих режимов вцепятся друг другу в горло. Таким образом, диктаторы спасают тысячи жизней. А что бы они делали без торговцев оружием!