Книга Нарисованная смерть, страница 27 – Джорджо Фалетти

Ведь сердце, странное сердце

Щемит и зовет уплыть…

В памяти Джордана внезапно всплыли слова песни Коннора Слейва, парня, который, в отличие от Джерри Хо, понимал, что совершать восхождение надо по самому крутому склону – не потому, что этот склон единственный, а потому, что сам он так устроен.

Перед ним резко затормозил «вольво», и водитель, высунувшись из окошка, напустился на ехавшего впереди. Джордан легко вывернул влево и обошел неожиданный затор в движении и в мыслях.

Миновав мост, он вырулил на Адамса и поехал до перекрестка с Фултон-стрит, оставив слева Бруклин-Хайтс – респектабельный квартал старых, великолепно отреставрированных домов – и неподражаемую панораму небоскребов Манхэттена.

Далее он двинулся на юг, в район, где обитал Джеймс Буррони, напарник по «делу Марсалиса», как его окрестили репортеры.

Он позвонил Джеймсу после очередных переговоров с Кристофером в Грейси-Мэншн. Джордан привык считать, что политические деятели живут в неприступном, бронированном кругу и, несмотря на свой публичный имидж, не способны быть просто людьми, а во всем остаются политиками.

Разговаривая с братом, Джордан впервые задал себе вопрос: действительно ли Кристофер хороший мэр или только в нужный момент оказался лучше своих соперников?

С тех пор как он увидел мертвого сына в карикатурной позе, на полу его ателье, Кристофер метался, как зверь в клетке, и Джордан до сих пор не мог понять – то ли это отцовская скорбь, то ли ярость по поводу собственного бессилия, которое он, как первый гражданин города, вынужден демонстрировать всему Нью-Йорку.

Так или иначе, лихорадочное расследование убийства Джеральда спустя две недели оказалось в полном тупике. Сыщики перекопали вдоль и поперек жизнь покойного и не нашли ни одного следа, ни одной зацепки. Между тем масс-медиа изощрялись в самых разных гипотезах. Они даже вытащили на свет тот старый случай на дороге и увязали его с демоническим гением покойного Джерри Хо.

Когда были исчерпаны факты, на смену им пришли фантазии.

К счастью, удалось обезвредить Лафайета Джонсона, пока он не наделал больших бед, упиваясь своей внезапной популярностью. Кристофер лично встретился с ним и уговорил держать язык за зубами с помощью единственно понятного тому аргумента – денег. Благодаря аналогичным мерам другие источники скандальной информации также не спешили подпитывать репортеров, и газетная шумиха осталась на мелководье досужих вымыслов.

Увы, недалеко от нее ушло и следствие.

Джордан припарковался на другой стороне от дома Буррони – первого на улице небольших, утопающих в зелени вилл. Заглушив мотор, он некоторое время разглядывал представшую ему постройку. То, что он увидел, его по меньшей мере озадачило. Он ожидал чего-то иного, чтоб не сказать – чего-нибудь получше.

Перед домом стоял белый «чероки» старой модели. Дверь дома отворилась, оттуда вышла женщина, ведя за руку мальчика лет десяти. Она – высокая блондинка с некрасивым, но выразительным и добрым лицом, а малыш – копия Буррони, никакого анализа ДНК не нужно.

Джордан тут же устыдился этой мысли, увидев металлический костыль на одной ноге мальчика. Слегка прихрамывая, он что-то оживленно рассказывал матери. Следом за ними, неся два чемодана, вышел Буррони.

Он поднял голову, увидел через дорогу человека на мотоцикле и на мгновение приостановился – видимо, узнал. Тем временем женщина с мальчиком уже дошли до машины и открыли дверцы.

Буррони уложил в багажник оба чемодана. Джордан дождался, пока он попрощается с женой и, чуть наклонившись, поправит на голове мальчика бейсболку. «Бывай, чемпион», – донеслись до него слова детектива. Затем Буррони обнял сына, но смотрел при этом на него, на Джордана.

Мать и сын уселись в машину; ребенок высунулся из окошка и помахал стоявшему на газоне отцу. Джордан взглядом проводил машину до перекрестка. Когда сзади замигал правый поворотник, он поставил мотоцикл на опору, снял шлем и перешел дорогу.

Джеймс Буррони выглядел смущенно, и это смущение передалось ему. Джордан понял, что застал детектива в момент слабости, которой тому не хотелось делиться с посторонними.

– Привет, Джордан. Чему обязан?

В тоне сквозила настороженность; его нельзя было назвать грубым, но и особой сердечности не чувствовалось. Буррони, видимо, пока непривычно было называть его по имени. В ходе совместного расследования их отношения не улучшились и не ухудшились – между ними по-прежнему не было никаких отношений. Оба воспринимали свое общение как временное и вынужденное.

«Раз я бросил первый камень, – решил Джордан, – мне же надо сделать и первый шаг».

– Здравствуй, Джеймс. Хочу с тобой поговорить. С глазу на глаз, как частное лицо. Уделишь мне минуту-другую?

Детектив кивнул в сторону, куда укатил джип.

– Жена и сын поехали отдыхать к свояченице, на взморье, в Порт-Честер. Так что в ближайшие две недели я свободен.

– Боюсь, двух недель у нас не будет, – тряхнул головой Джордан. – Ни у тебя, ни у меня.

– Даже так?

– Даже так.

Буррони вдруг опомнился: что ж они стоят на газоне в саду?…

– Заходи, выпьем чего-нибудь.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел к дому. Войдя за ним, Джордан огляделся. Обыкновенное американское жилище, куда люди возвращаются с работы, где позади дома есть непременный надувной бассейн, где по воскресеньям проходят традиционные обеды с барбекю и баночным пивом.

Где есть если не счастье, то хотя бы покой.

На тумбочке в прихожей стояла фотография Буррони с сыном. Объектив поймал мальчика в момент, когда тот решительно взмахнул бейсбольной битой.

Бывай, чемпион.

Буррони перехватил его взгляд, а Джордан сделал вид, что не заметил, как слегка надломился голос детектива.

– Сын спит и видит бейсбол.

– «Янки»?

– Кто ж еще!

Хозяин, пройдя из прихожей в гостиную, указал ему на диван.

– Садись. Чего тебе налить?

– Колы, если можно.

– Сейчас.

Буррони вышел и вскоре вернулся с подносом, на котором стояли две банки диетической колы и два стакана. Поставив поднос на столик по левую руку от Джордана, он уселся напротив в кожаное кресло, немного потертое, но, видимо, удобное.

– Говори.

– У тебя новостей нет?

Детектив покачал головой, открывая банку.

– Никаких. Я потряс агентов, вхожих в богемные круги, где вращался твой племянник. Ничего. Одно сплошное…

Он осекся и отхлебнул из стакана, видимо сообразив, что сморозил что-то не то.

– Не смущайся, – усмехнулся Джордан. – Я понял: одно сплошное дерьмо, да и от него никакого толку.