Онлайн книга «В никуда»
|
Повезло – нарвался на говоруна. Пока мистер Анх изводил тисканьем мимозу, я осмотрелся – нет ли слежки. Вьетнамец распрямился. – Есть что-нибудь конкретное, что вы хотели бы осмотреть? – Нет. – Тогда выбор за мной. Вас интересуют императоры? Французский колониальный период? Вы воевали во Вьетнаме? – Да. – В таком случае для вас должна представлять интерес битва при Хюэ. Я уже начал подумывать, что мой гид – в самом деле гид, когда он, не отрывая взгляда от путеводителя, спросил: – Мистер Пол, вы уверены, что за вами не следили? – Уверен. А как насчет вас, мистер Анх? – Вполне. Я чист. – Почему вы не появились на первой встрече? – спросил я его. – Из предосторожности. Его ответ мне не понравился, и я решил уточнить: – Считаете, что вы под наблюдением? Он замялся. – Если честно... сдали нервы. – Но теперь все в порядке? – улыбнулся я. И не признался, что сам чуть не отказался от встречи номер два. – Вы в самом деле преподаете в университете? – Да. Не стану обманывать, власти присматривают за мной. Я вьет-кьеу. Вы знаете, что это такое? – Да. – Прекрасно. Но кроме этого, у них нет другого повода за мной следить. – Вы никогда прежде ничем таким не занимались? – Однажды, примерно год назад. Я готов помочь чем могу. Я вернулся во Вьетнам четыре года назад и время от времени выполняю небольшие поручения. Давайте пройдемся. Мы шли по дорожкам Запретного города, и он говорил: – Коммунисты утверждают, что это они восстановили здесь все. Но на самом деле именно они допустили, чтобы развалины императорского комплекса совершенно разрушились. Коммунисты подозрительно относятся к истории и к тому, что делается сейчас. Однако западные организации настояли, чтобы они занялись восстановлением утраченного во время войны. И, естественно, предоставили деньги. А теперь власти пожинают доход от туризма. Мы находились во внешней ограде подле двора, и вьетнамец увлек меня в разбитый на разрушенном фундаменте цветочный сад. – Мой отец служил в армии Южного Вьетнама в чине капитана. Убит прямо здесь, на месте этого сада, где когда-то стоял императорский дворец. Его нашли после боя в развалинах вместе с другими пятнадцатью офицерами и солдатами. Руки связаны за спиной, раны в головах. Их явно расстреляли. Теперь понятно, почему у мистера Анха такие антикоммунистические настроения. Но откуда мне знать, может, весь его рассказ – чистейшая выдумка? – Я был маленький, когда это случилось, но отца помню, – продолжал мой гид. – Он служил здесь, и здесь же жила моя семья. В тот вечер, в канун Тета шестьдесят восьмого года, мы были дома – в Новом городе, по другую сторону реки. Внезапно отец вскочил со стула и закричал: "Орудийный обстрел!" А мать рассмеялась и ответила: "Что ты, это салют". Я смотрел на мистера Анха, а он обводил глазами сад и вспоминал: – Отец схватил винтовку и бросился к двери, прямо в сандалиях, сапоги так и остались у двери. Нам он крикнул, чтобы мы спустились в убежище за домом. Мы испугались, потому что на улице слышались крики, а салют оказался настоящим обстрелом. Он помолчал и потупился, прямо как первоклашка, который разглядывает собственные носки, стараясь вспомнить урок. – Отец задержался, вернулся, обнял мать, бабушку и всех пятерых детей. А потом подтолкнул к выходу на задний двор, где было вырыто убежище. Анх сорвал цветок, растеребил пальцами и бросил на землю. – Мы сидели в убежище с двумя другими семьями неделю, пока не пришли американские морские пехотинцы. Когда мы вернулись в дом, то обнаружили, что вся праздничная еда исчезла, а мы были очень голодны. Передняя дверь была сломана, недоставало многих вещей, но дом остался цел. Мы так и не узнали, где схватили отца – прямо в доме или в тот момент, когда он спешил к своим солдатам. Наступление оказалось полной неожиданностью – коммунисты вошли в город, не встретив ни малейшего сопротивления. Мы знали, что отец предпочел бы умереть со своими солдатами, и сначала считали, что так оно и вышло. Но в марте, когда горожане вместе с солдатами стали расчищать развалины, обнаружилось множество тел расстрелянных. Мой отец носил выданный американцами медальон, и по нему удалось идентифицировать его тело на месте, где стоял императорский дворец. Видимо, расстрелы производились в самом здании. Хорошо, что на нем был этот медальон – мы получили тело и смогли его похоронить. Многие семьи были лишены даже этого. Вьетнамец постоял и пошел дальше. Я последовал за ним. Мы вышли из Цитадели на берег. – Так вы здесь служили? – спросил он. – Первая воздушно-кавалерийская дивизия. Шестьдесят восьмой год. В основном Куангчи. – В таком случае вы знаете этот район. – Кое-что помню. – И каким вам показался Вьетнам? – Мирным. – В этой стране сломлен дух народа. – Кем? – Режимом. – Зачем же вы вернулись? – Это моя родина. Если бы в Америке была диктатура, вы бы жили там? Интересный вопрос. – Если бы американская диктатура была такой же беспомощной, как здешняя, наверное, жил бы. Анх рассмеялся. – Это вам так кажется, что она беспомощная. Власти планомерно уничтожают всякую оппозицию режиму. – Но до вас-то не добрались. И до многих других, кто, как мне кажется, ненавидит режим. – Наверное, следовало сказать, организованную оппозицию, – поправился вьетнамец. – Коммунисты завоевали не так много сердец и умов. Мы миновали мост Фухуан, и Анх настоял, чтобы я дал ему фотоаппарат. Он снял меня сначала на фоне реки, а потом под другим ракурсом – на фоне крепостных стен. Разговаривая со мной, Анх не слишком волновался, однако в его глазах я заметил тревожный блеск. Пока он фотографировал, я заметил: – Если нас хотят арестовать, то скорее всего выждут, не встретимся ли мы с кем-нибудь еще. – Вы правы. – Анх возвратил мне аппарат. – Вы боитесь? – Не то слово, – улыбнулся вьетнамец. – Но вы же знаете, насколько мы непроницаемы. Мы шли дальше вдоль реки. Все, что мне требовалось от мистера Анха, чтобы он сообщил мне точное название деревни, ее местонахождение и все остальное, что его просили мне передать. Но он не спешил – может быть, и к лучшему: пусть считают, что мы в самом деле турист и гид. – Я посещал Калифорнийский университет в Беркли, – объявил Анх. |