Книга Гонки со смертью, страница 73 – Мэг Гардинер

Я остановилась и обернулась:

— Вы лжете!

Мать болезненно поморщилась. Я побрела обратно к родителям.

— Все было не так, как ты сказал. Джесси спорил с тобой, сопротивлялся. Ведь правда?

Отец пытался уйти от ответа, но его выдали глаза.

— Да он вообще об этом не хотел даже думать. Я это точно знаю.

Мать смотрела на отца, а тот на меня.

— И чем же ты его пронял? Ложью? Чувством вины?

От этих слов у него задергался глаз. Я подошла ближе.

— И как же ты все это сформулировал? Как изложил? Внушил ему, что я зачала этого ребенка из жалости? Что теперь он взвалит на меня не только ребенка, но и… — Я боялась, что начну плеваться или кричать, поэтому стиснула зубы. — Нет, ты этого не сделал! Скажи, что не унизил его!

Сжав кулаки, я подошла к нему вплотную, готовая ударить, и, по-моему, ничто не могло меня остановить.

Голос отца звучал уверенно.

— Это вопрос жизни и смерти. Пойми, я просто не мог оставаться в стороне. Для меня нет ничего важнее в жизни, чем ты. Ничего, даже Джесси, как бы ты там его ни любила.

— Что ты ему сказал?

Отец не ответил.

— Нет, говори! — Я смотрела ему прямо в глаза. — Он не приехал сюда, потому что ты ему что-то сказал. Ответь мне что!

Прежняя упрямая решимость медленно, болезненно угасала в его глазах.

— Я попросил его заглянуть к себе в душу и дать предельно честный ответ. Я спросил его, как сильно он тебя любит.

— И что он тебе сказал?

Он снова, уже в последний раз, пришел в замешательство — смотрел куда-то вдаль, словно переоценивая свое отношение не только к Джесси, но и к самому себе.

— Сказал, что любит тебя больше жизни. — Наши взгляды встретились. — А я сказал ему, что это единственно верный ответ.

Озноб прошиб меня до самых костей. Я хорошо знала Джесси. Он не стал бы выбирать между смертью моей или ребенка. Он выбрал бы что-то иное. В голове вспышкой мелькнул отрывок из сна, где Джесси бежит ко мне через прибрежную волну, и та уносит его. В тот момент я всей своей душой ненавидела Фила Делани.

До меня словно издалека донесся чей-то голос. К нам шел Томми с прижатым к уху мобильником. Рядом с ним шагал капитан Маккрекен. Лицо его раскраснелось от возбуждения.

— Есть новость. Полиции Лос-Анджелеса удалось снять отпечатки с рубашки твоего друга, — сообщил Томми.

— О-о, это хорошо!

— Да. Теперь у нас есть ниточка. Пошли. Ты нужна нам в отделении.

Во дворе дома было шумно. Звяканье, бряканье, металлический скрежет и скрип — все это издавали громоздкие конструкции, сооруженные из всевозможного лома. Своеобразный сад скульптур.

Через окошко на кухне Койот увидел суетящуюся женщину, торопливо заталкивающую в походную сумку одежду, пузырек с витаминами, какие-то аптечные склянки и унций пять сушеной травки, напоминающей марихуану. Она совсем не походила на женщину, собирающуюся на работу после похорон, а, судя по всему, намеревалась потихоньку улизнуть из города.

Койот постучал в окошко. Скорее даже — поскреб по стеклу. Женщина обернулась и от неожиданности подпрыгнула на месте.

Он помахал ей.

С прижатой к груди рукой она подошла и отперла дверь.

— Господи, как ты напугал меня! Что ты там делаешь, на заднем дворе?

— Любуюсь твоим садом скульптур. Как ты его называешь? Джанк-ар?

Антония Шепард-Кантуэлл жестом пригласила его войти.

— Бриколаж. Искусство, где материалом служит все, что попадется под руку. Странно, Робин, ты вроде бы должен знать этот термин.

«Развешанный хлам» — вот какой термин пришел ему в голову. Фольга и жестянки на облезлых деревьях, казалось, соревновались в убожестве с кричащими серьгами в ее ушах. Хорошо хоть соседи не возражают против этой помойки. Да и кому возражать — соседей-то нет. Дом стоял на отшибе в десяти милях от города.

Она вернулась к своей походной сумке и принялась запихивать в нее допотопную одежду.

— Куда собираешься? — спросил он.

— Беру маленький отпуск. Накопилось много отгулов в школе, так что пора воспользоваться.

— Это еще зачем?

Она продолжала паковать вещи. В лицо ему смотреть не могла — от этой ехидной сучьей улыбочки и странного гермафродитского голоса становилось не по себе. Всегда становилось не по себе. С самого начала, с самого первого раза, когда он огорошил ее своей наносной личиной. Ей никогда не хотелось не то что заглянуть под эту личину, а даже просто прямо и открыто посмотреть на нее. В сущности, она никогда его толком и не видела.

А вот деньги Антония видела.

— Люди начинают потихоньку догадываться, что твои друзья из высших кругов все это время держали пострадавших под особым наблюдением. А мне это сейчас, сам понимаешь, совсем некстати.

— Кто догадывается, Тони? — спросил он.

— Кто! Кто! Томми Чанг и Эван Делани приходили к моему мужу на работу. Им нужна была информация. Они много чего пронюхали, установили связь с тем взрывом. Чанг вообще разошелся, устроил моему Тулли трепку. — Она продолжала собирать сумку. — Знаю, ты рассчитывал на обычную сумму, но за эту информацию я заслуживаю больше.

— Ну это ты круто задвинула!

— Послушай, — она откинула волосы с лица, — ситуация все время усложняется. Раньше, когда у Тулли в офисе все записи велись на бумаге, добывать для тебя информацию было легко. Сейчас же, когда все компьютеризировано, дело существенно усложнилось. К его системе имеют доступ всего несколько человек, и уж совсем единицы знают пароль. Если полиция начнет копать, то вычислит меня в два счета.

— А если я напомню тебе, что это дело государственной важности и касается национальной безопасности?

— Чушь! Эти пострадавшие являются частью эксперимента, и ты собираешь достаточно информации, чтобы контролировать их. Это всего лишь вопрос силы.

Но Тони Кантуэлл любила силу. Упивалась ею. И именно поэтому много лет назад согласилась участвовать в этом тайном спектакле, мудреной комедии плаща и кинжала. А еще она любила деньги и потому согласилась взять в свой класс практикантом этого мелкого сморчка — чтобы он мог вести обстоятельные наблюдения за пострадавшими. Антония любила деньги и потому предала своего мужа. Она пошла на это предательство, чтобы обеспечить человеку, представившемуся ей Робином Кляйстерсом, неограниченный доступ к медицинским картам пострадавших.

Ей только требовалось считать, что она по-прежнему работает на правительство, и тогда он не тронет ее иллюзии.

— Ладно. И какая сумма тебя бы устроила? — спросил он.

— Две тысячи. И учти, я очень спешу. За мной скоро приедет Тулли, буквально с минуты на минуту, и не должен обнаружить здесь тебя.