Книга Врата «Грейвз», страница 26 – Деннис Берджес

– Что вы хотите сказать?

– Вы человек светский, хозяин, вы могли заплатить, чтобы сюда войти. Вы меня понимаете. У нее есть трюки вполне известные, говорю я вам, и она испытывает их на каждом.

– То есть на смотрителях.

На смотрителях и на других мужчинах. И на женщинах, даже на священнике.

Я выразил неподдельный интерес:

– Неужели? Вы хотите сказать… Но, друг мой, что она может сделать в этой камере?

– Она снимала с себя белье и прятала под матрасом, когда приходил священник. И находила способ на это намекнуть, так-то. Смотрительница там, наверху, видела в окошечко, как она это проделывает, когда кто-то приходил, гак сказать. Говорят, запугала этого священника до смерти. И липнет к любому мужчине, который здесь работает. Говорит низкие вещи. Даже пыталась проделать это над старшей надзирательницей, – сказал он, подмигнув. – Черт меня побери, если я не думаю, что ей это удалось. Но вы не позволяйте водить себя за нос, хозяин. Эти последние два дня – просто еще одна попытка. Не знаю, кто вы и что намерены делать, но она быстро оставит вас в дураках, если позволите. Имеющий уши да услышит. Вы мне здорово помогли этими штучками в конверте. Я просто пытаюсь вам отплатить.

– Я понял, что вы говорите. Спасибо, – ответил я. – Хотя, кажется, ей это не поможет – никто не пришел чтобы вытащить ее отсюда.

– Все, что ей осталось, – это сочувствие, думаю, особенно со стороны молодого священника. Он в последние дни повадился подолгу сидеть с нашей Уикем.

– Я бы хотел с ним поговорить. Как его зовут?

– Отец Келли, молодой парень из местного прихода.

– Вы полагаете, его визиты помогли ей?

– Я так думал до вчерашнего дня. Но после его ухода она стала такой дикой. Так что, думаю, не так уж он ей и помог.

Я кивнул и снова вышел на холод, чувствуя себя виноватым за то, что заставил Мэри ждать.

На протяжении нашего долгого пути в Западный Лондон ни я, ни Мэри не сказали ни слова, она даже прекратила всхлипывать. Когда мы подъехали к тротуару рядом с ее маленькой мастерской в морозной предрассветной дымке, она открыла дверцу и вышла, не взглянув на меня. Она стояла и смотрела на свой дом, положив руку на дверцу «морриса». Потом медленно повернулась и, наклонившись, заглянула под полотняную крышу. Она опять плакала, на этот раз беззвучно, и ее бледные глаза казались огромными на обеспокоенном, посеревшем лице. Она проговорила отчаянным шепотом, отчетливым, словно церковный колокол:

– Прошу вас, во имя Господа, капитан. Я не скажу ничего. Ничего!

Я протянул Мэри Хопсон свернутую десятифунтовую банкноту, кивнул, как бы соглашаясь на ее просьбу, и отъехал.

Я размышлял о том, что же происходит и кто эти люди. Как они узнали об альбоме Дойла? Сколько пройдет часов, прежде чем начнется шумиха вокруг попыток спасти Хелен Уикем? И что же в ней такого важного для того, кто затеял это дело?

– Есть еще какие-нибудь моменты, на которые вы советовали бы мне обратить внимание?

– На странное поведение собаки в ночь преступления.

– Собаки? Но она никак себя не вела!

– Это-то и странно.

Серебряный [10]

Позже тем же днем меня разбудил стук в дверь. Я боялся, что это газетный репортер, но в дверях стоял Конан Дойл.

– Что произошло, Чарльз? – спросил он, проходя в комнату. Его твидовый костюм составлял разительный контраст с моим туалетом, состоявшим из халата, накинутого поверх белья.

– Вы имеете в виду – в тюрьме? – спросил я, решив, что газетчики с ним уже разговаривали.

– Конечно в тюрьме! Что же еще я могу иметь в виду? – нетерпеливо спросил он.

Я глубоко вздохнул, уселся в кресло у письменного стола и обдумал ответ. Никаких купюр – он должен был знать все.

– Возможно, пока ничего. В тюрьме ровным счетом ничего не произошло. Присаживайтесь, – сказал я, указывая на свое лучшее кресло.

Я воспроизвел каждое слово и каждую деталь того, что было в Холлоуэй, тюрьме его величества. Потом я объяснил, какую цель, по моему мнению, все это имело.

Он слушал без комментариев и, когда я закончил, продолжал молчать. После минутной паузы я продолжил:

– Ничего не понимаю. В прошлый вторник вы получили письмо, утверждавшее, что данный визит крайне необходим. А он оказался совершенно бессмысленным.

– Поразительно, Чарльз! – Он помолчал, явно прокручивая все события в уме. – И вы полагаете, что это была именно уловка, чтобы заставить меня выступить против казни?

– Пока мне в голову приходит только это, – ответил я. – Жаль, что больше ничем помочь не могу, но мне все кажется ничуть не более понятным, чем в самом начале.

– И теперь они попытаются втянуть меня в это даже несмотря на то, что напрямую я в нем и не участвую, – г сердито сказал он.

– Человек вашего положения может привлечь необходимое им внимание общественности, если это действительно то, что им надо, – согласился я.

– Человек моей дурной известности, вы хотели сказать, но благодарю, что не сказали. Как вы думаете, они обратятся в газеты – пойдут этим путем – или же позвонит поверенный?

– Не могу утверждать с уверенностью. Хотя, честно говоря, если бы видели этих двоих сегодня утром, вы бы удивились. Они играли чрезвычайно убедительно. Уикем изобразила, что только что поняла, что находится в тюрьме. Хопсон выглядела потрясенной и полной праведного гнева. И в качестве завершающего штриха она притворилась, что боится, что власти теперь что-то сделают с ней.

– Мне это ничего не объясняет, Чарльз. Как им удалось раздобыть информацию о моем отце и к чему этот изощренный, рискованный способ втянуть меня в дело? А что, если бы я на это вообще никак не прореагировал?

Я задумался, произносить ли мне следующую фразу, но решил, что сказать надо:

– Простите, сэр Артур, но вы все же пошли на это. Могу держать пари, что они рассчитывали вовлечь вас, пообещав привидение. Это не вызывает сомнений. Если что-то и смогло бы вовлечь вас в сомнительную ситуацию, то только это. Кроме того, вы не в первый раз приходите на помощь осужденному убийце, используя для этого прессу.

– Но они не попросили меня о поддержке, скажу я на это. Они насильно втянули меня!

– Именно, – сказал я. – Они нашли способ заставить нас прийти к ним, и он сработал. По крайней мере мы пришли – не уверен насчет всего остального. Что вы хотите предпринять сейчас?

Конан Дойл немного помолчал. А потом осторожно ответил:

– Не вижу, что еще можно предпринять. Остается ждать, что они сделают дальше. Сами мы не пойдем никуда. Как вы думаете, сможем мы отрицать нашу причастность к делу?