Книга Все ведьмы - рыжие, страница 45 – Елена Звездная

Музыка прекратилась, девчонки, тяжело дыша, повалились на пол, Стужев изобразил милую улыбку. Я же молча и возмущенно уставилась на него.

– Да брось. – Князь усмехнулся. – Они позавидовали твоей популярности, теперь сами стали сверхпопулярны… на пару суток, у народа вообще память короткая. Так что расслабься, не стриптиз же они изображали.

Я даже не нашлась, что сказать.

– Ладно, пошли, – не дождавшись слов благодарности, произнес Стужев, – время обеденное, я есть хочу, ты явно не хочешь на пары.

Наверное, стоило сказать «спасибо», но почему-то язык не поворачивался. Народ начал расходиться, прихрамывающим, ошарашенным и вообще шокированным девчонкам все хлопали, телефончики просили или просто говорили, что они крутышки…

– Слушай, Саша…

– Александр, – ледяным тоном поправил Князь.

Бросила на него быстрый недовольный взгляд, в ответ получила такой же.

– Ну? – хмуро потребовал продолжения Шаман Кинг местного разлива.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила я.

– То есть ты со мной не идешь? – правильно понял Стужев.

Ну он вообще догадливый.

– Угу, – подтвердила я, – у меня пары.

– Ясно. – Князь даже не собирался настаивать.

– Брачный сезон опять же, – продолжила я.

– Мм-м? – не понял Стужев.

Пожав плечами, попыталась конкретизировать:

– Я говорю, что у вашего фэнтезяшного отряда обострение инстинкта гнездования.

Вскинув бровь, Князь уточнил:

– В каком смысле?

– В смысле достали, – честно призналась.

Некоторое время Стужев молча и пристально смотрел на меня, чуть сдвинув брови. Потом понятливо усмехнулся, посмотрел куда-то вдаль и задумчиво произнес:

– Да… ты своя, на тебя запрет не распространяется.

А я вдруг вспомнила сказанное Денисом в том самом фэнтезийном лесу: «Демон, все, она наша, запрет на нее не распространяется».

– И-и, – протянула я, – что это значит?

– Это? – отозвался Стужев, глядя поверх меня, словно в никуда. – Это, Маргош, означает, что по закону ты наша, и в этом случае запрет Мастера значения не имеет… Гошик с нами всего два года, толком законов не знает, вот и… Засада.

– Гошик?!

– Мастер, – лениво пояснил Князь. – Н-да… косяк вышел.

Народ торопливо расходился по аудиториям, преподы поспешили так же, Рустам Владимирович бросил на меня выразительный взгляд, и потому, усмирив любопытство, я сказала:

– А ты после этой пары будешь свободен?

– Я? – Стужев был необычайно задумчив. – Прости, Маргош, у меня через пару свидание в кабинете назначено, пропускать его было бы грустно…

– В каком кабинете? – почему-то спросила я.

– У Мастера, – он вообще словно не со мной разговаривал. – Ладно, я обедать.

И Князь гордо двинулся по коридору.

– Пока, – сказала я удаляющейся спине.

* * *

За одно я Стужеву была благодарна – на меня больше никто не смотрел. Таня, Ксюша, Света и Катя стали звездами этой пары, и все внимание доставалось им – раскрасневшимся, запыхавшимся и извазюканным в пыли коридора, ведь и нижний брейк девчонки повторили вслед за «Пусикет Доллс» в их клипе. Причем повторили классно, действительно здорово смотрелось. Так что мне было хорошо во всем, кроме ситуации с отечественной фэнтезятиной. Во-первых, неприятно, когда тебя нагло лапают, от Волка вообще в шоке, во-вторых, жить хочется, в-третьих, так и не понятно, чего им всем надо, но уже страшно. Их тридцать три, а я одна всего. Так что всю пару я грустно размышляла о будущем и озабоченных типах без тормозов.

В итоге, едва лекция закончилась, я торопливо встала и вышла первая – во избежание, так сказать.

Легко прошлась по коридору, взбежала по лестнице и направилась к кабинету Георгия Денисовича. В конце концов, или Мастер пусть мне объясняет, или Стужев, на крайняк – дайте мне ваш свод законов, разберусь сама.

Дошла до кабинета, постучала, на всякий случай, и спокойно, даже с улыбкой вошла…

И замерла.

Там было зеркало! Огромное разделившее кабинет на две половины зеркало! В зеркале отражалась… я. Невысокая, стараниями Игната рыжая, в синей стужевской майке, висящей на мне бесформенным балахоном, в обалденных мавкиных джинсах, которые были видны только с середины бедра, а потому ничего визуально не облегали… Но если бы я видела только зеркало! Почему-то я еще и отчетливо различала, что за зеркалом, слившись в страстном поцелуе, находятся Стужев и какая-то темноволосая девушка.

Такое ощущение, что я подглядываю. И вроде пока ничего отвратительного, но чувство, словно окунулась во что-то отвратительное и грязное, даже замутило. Стремительно развернувшись, я просто вышла из кабинета.

За дверью поняла, что реально тошнит. И не понятно, от Стужева или… не понятно от чего.

И тут я услышала насмешливое:

– И? – Голос был князевский, приглушенный.

– И ничего, – весело ответила девушка. – Никакой ревности, Князь. Отвращение только.

Я замерла, а в кабинете вновь заговорил Стужев:

– Но она пришла.

– Это не ревность, Князь. – Я внезапно поняла, что эта «девушка» очень, очень древняя. – Но в одном ты прав – ты ей нравился.

– Даже не сомневался.

– Когда-то… – В голосе женщины послышалась насмешка. – Когда-то очень, сейчас – нет.

На этот раз Стужев молчал дольше, затем хрипло спросил:

– Почему?

Тихий смех и спокойное:

– Вопрос не ко мне, Князь.

– Я тебя спросил. – В тоне отчетливо прозвучала угроза.

И женщина ответила:

– Ее предали, Князь, ей было больно, очень. Не знаю, кто это был, но боль не прошла.

Я вдруг почувствовала, как глаза наполняются слезами, а Стужев ответил собеседнице:

– Отец. Он ушел от них, завел другую семью, потом вернулся.

И снова женщина:

– Значит, ее боль вдвойне сильнее, ведь он предал не только ее, но и ее мать. Твоя задача сложна, Князь, она полюбит лишь того, кто сумеет заслужить ее доверие. Ты сумеешь?

– Ты сомневаешься?

– Я? Нет. А ты?

На то, чтобы дождаться ответа Князя, у меня не хватило никаких моральных сил – просто ушла. У меня такое чувство было, что меня только что вывернули наизнанку, обнажив все, что так хотелось скрыть. А ведь та женщина права… Во всем. Разводятся родители, а страдают дети. Смогу ли я это забыть? Да никогда! Я на папу смотреть до сих пор не могу, а как вернулся, год не разговаривала… И до сих пор ни забыть, ни простить не получается.