Онлайн книга «Одиночество-12»
|
– Извини, – сказала Дина уже довольно жестко. Нам нужна победа – любой ценой. Как и всем остальным сторонам, участвующим в войне. Ты же знаешь: добро всегда побеждает зло. Кто победил, – тот и добрый. Но в человеческой цивилизации все устроено точно также. Просто я с тобой говорю чуть откровенней, чем это принято в вашем обществе. Я вдруг подумал, что этические расследования Канта – схоластика вроде средневековой, хотя, конечно, гораздо более продвинутая. С одной стороны – все умно. Но с другой – все ясно. Зло – это просто прямое зло. Боль, кровь, смерть, энтропия. И здесь все просто. И нечего философствовать. И обсасывать особенности зла волка, гоняющегося за полусъеденным зайцем, тем более, что какое там зло – у зверей. Интересней обнаруживать тонкое зло. Спорное зло. Не очевидное зло. И еще я подумал, что зло – некрасиво. – Знаешь, Дина! Послушать тебя и получается, что хаты тянут на воплощение коллективного Сатаны. Что-то вы, ребята, Бога совсем не боитесь. – Степень вмешательства Бога в судьбу наших миров, как и вектор этого вмешательства, не кажутся мне ясными и определенными. Передо мной опять стояла хорошо знакомая Дина. Умная, жесткая, решительная. – К черту вектора. На самом деле, все довольно просто. Ты предлагаешь мне сменить веру или отдать жизнь. Обычная история. Происходила много с кем. Немного устаревшая, конечно, для 21 века, но в общем не новая. И говоришь, как Генрих IV перед Варфоломеевской ночью, что Париж стоит мессы. – Этот Париж действительно стоит мессы. – Дина. Я не хочу менять веру. – Почему? Мне показалось, что она, действительно, меня не понимает. – Не знаю. Не хочу и все. Это иррационально. И слава Богу, что так. Расскажи лучше, если хаты такие могущественные, зачем убивать Матвея с Антоном? – Есть правила братства. Есть коллегия хранения знаний. Я не могу действовать против законов, которым три с половиной тысячи лет. И я не одна в братстве. Пойми, я действительно не могу. – А что скажет мама? – Почему я должна ставить интересы матери выше интересов братства? И в самом деле почему, если эмоции у хатов уплощаются? Мне стало как-то невесело. Дина тоже была грустна. Но у меня кроме грусти было желание еще немного побороться. Так, на всякий случай, может, хоть что-нибудь удасться спасти. В настоящую победу я верить перестал. – Иосиф! Я жду от тебя окончательного решения. Динина грусть, казавшаяся мне до сих пор довольно светлой, постепенно сменялась черной тоской. – Ты его услышала. – Это конец. Ее черные глаза почернели окончательно. – Что ты, Дина! Какой конец! Все только начинается. Дина по степени серьезности напоминала египетскую мумию. Мне даже показалось, что черты ее лица чуть притупились – как у трупа. Это ей – не шло. – Боюсь, что при всей твоей непонятно откуда взявшейся смелости, все уже кончилось. – Воля твоя. Но в такой опасности, как сегодня, братство хатов не находилось последние три с половиной тысячи лет. – Дорогой брат! Мне кажется… – И я, при всей моей смелости, которой успел набраться за эти три месяца, благодаря вам, скажу честно, что боюсь только одного. – Хорошо, хоть чего-то. – Твоей ошибки. – Ошибки? – Да-да. Не успеешь ты нас уничтожить, как достоянием узкой, но высокопрофессиональной общественности станет Великий Секрет. Он же – главная слабость Братства. Он же – подарок от Хатшепсут благодарному человечеству. Он же – смерть Кащея Бессмертного, которая на конце иглы, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке, который на дубе, который на острове, который хер знает где. После раскрытия Великого Секрета вы будете уничтожены в два счета. Не русскими спецслужбами, так американскими. – Хотелось бы поконкретней. И поскорей. – Тогда вернемся к моим друзьям. – Один на один – страшно? – Понимаешь, дорогая, у нас – концессия. «Одиночество-12». Поэтому решения принимаются коллегиально. – Иди. Я должна отдать несколько распоряжений. Дина подошла к тому что могло называться кафедерой или алтарем и, наклонившись, начала что-то говорить. Я вернулся к ребятам. * * * – Есть идеи? – дружелюбно спросил Антон? – Никаких, – также дружелюбно ответил я. – Вот и отлично, – сказал Матвей. – Это я люблю. Круто. И до конца. Я понимающе посмотрел на Мотю, нашел в iPOD'е Procul Harum и поставил «Конкистатодора». Сначала я отдал оба наушника Моте и Антону, но на последнем куплете Антон вернул мне свой со словами: «Держи, тебе это полезней, чем нам». Мотя же внимательно дослушал песню до конца. Conquistador, there is no time, I must pay my respects And though I came to jeer at you, I leave now with regrets And as the gloom begins to fall I see there is no, only all And though you came with sword held high You did not conquer, only die Though I hoped for something to find I could see no maze to unwind. [121] Да какие мы конкистадоры? Мы что – испанцы в Америке? Разве мы прячемся от правосудия, разве мы ищем золото? У нас же – реконкиста. Настоящая. Честная. Хотя что плохого в избегании такого правосудия, которое в последнее время становится модным? И что плохого в золоте как таковом? А главное, какая разница за кого воевать? Ввязался в драку, так не думай. Дерись изо всех сил… А там – история рассудит. Через минуту Дина подошла к нам. Руки за спиной. Взгляд сверху вниз. Как у учительницы. А где же вселенская скорбь? – Так что это за Великий Секрет? – Присели бы вы, Дина Яковлевна. – У вас осталось тридцать секунд на то чтобы ответить на мой вопрос. Интересно, а что, вообще, хаты знают про время. Меня всегда интересовало время, как некая метафизическая сущность. Точнее, как физическая. Ведь, что такое время, ясно ровно до тех пор пока об этом не задумываешься. А эти суки, конечно, про время кое-что знают… Ведь не случайно три с половиной тысячи лет прожили. – Да ладно на понт нас брать… Мы, дорогая, через такое прошли… И до сих пор живы! Матвей выглядел спокойным и рассудительным. |