Онлайн книга «Не тронь гориллу»
|
– Моя фамилия Дациери, я ищу доктора Риццини, он дома? – Вы его пациент? У него было много работы – конференция за городом, и сейчас он отдыхает. Ну еще бы! – Нет, синьора, мы просто знакомы. Но дело очень срочное, и, если вы сможете соединить меня с ним, я буду вам очень признателен. – Сейчас попробую. Пьерсильвио ответил минуту спустя энергичным голосом, словно и не спал. – Привет Пьерсильвио, это Сандроне. – Ко мне вернулось хорошее настроение. – А-а… привет. Как ты?… – Не беспокойся, я пока не собираюсь тебя шантажировать. Ну, может, через недельку пришлю письмо с буквами, вырезанными из газет. Сейчас мне нужна одна малость, и ты единственный, кто может помочь. Учитывая, что мы почти родственники… Он нервно сглотнул и выдавил: – Помогу, разумеется, если это в моих возможностях. Я рассказал ему об аппендиците Блондина. – Как правило, список пациентов сохраняется, – ответил он растерянно, – но я не работаю в больнице, где оперировали синьора Шелса. – Мне это известно, однако вы, врачи, все друг друга знаете. Только не говори мне, что у тебя нет старого приятеля по университету или коллеги, который работает там. Кто-нибудь, с кем ты встречался на загородных конференциях… – подпустил я яду. – Хорошо, посмотрю, что можно сделать. Дай мне номер твоего домашнего телефона. – Пиши. Чтобы добраться до Труди, мне надо было пересечь весь город, и я взял такси. Она жила в Гратосольо, районе, примыкающем к крупной промышленной зоне. Журналисты и состоятельные люди считали это место рассадником всяческих гнусностей и полем битвы наркодельцов. Насколько мне было известно, Гратосольо – всего-навсего загибающаяся городская окраина, где почти нечем заняться по вечерам, кроме как попытаться поискать неприятностей на свою голову. Квартира Труди располагалась в одном из безликих муниципальных домов, в которых снимают квартирки до двухсот семей, со свешивающимися из окон простынями, с детьми, устраивающими сумасшедший дом во дворе, где тихо угасают три облезлых дерева, и со статуэткой Мадонны в нише стены. Влажные стены, консьерж в растянутой выцветшей майке, четвертый этаж, лестница В. Труди открыла, едва я позвонил. Без белого халата она показалась мне худее, чем в первую встречу. Шаркая тапками, она проводила меня в кухню, предложила кофе, демонстрируя полную готовность помочь. – Извини за бестактность, – стесняясь, начала она, – но что случилось с твоим лицом? Болит? – Нет, не очень. Я поскользнулся. – Да, опасная у тебя профессия, – заметила она, наливая кофе в чашки с цветочками. – Только для моих кредиторов, – улыбнулся я. – Да и вам досталось на вилле Гардони, стулом по голове тоже несладко… Она улыбнулась в ответ, отчего ее лицо, похожее на полную луну, сморщилось и рубец на лбу стянулся в тонкую розоватую складку. – Что есть, то есть. Я двадцать лет работаю сиделкой, и впервые на меня напал пациент. Я от нее и ожидать такого не могла: Алиса была девочка очень хрупкая. Я даже ей как-то сказала: ты мол по сравнению со мной такая мелкая, тебе есть надо побольше, но она меня не слушала. Кофе был очень горячим, и я подул в чашку, чтобы немного охладить его. – Вы были рядом с ней дней десять, я не ошибаюсь? – Ровно десять. – Как случилось, что Гардони пригласили именно вас? Они были с вами раньше знакомы? – Нет. Я работала в частной клинике, но с начала года сидела без дела и подрабатывала где придется: ходила за стариками, делала уколы соседям. Потом дала объявление в газеты, и Гардони мне позвонили и сразу же наняли, перебрав перед этим, как я поняла, много вариантов. – Вероятно, вы произвели на них благоприятное впечатление. – Может быть. – За эти десять дней вам удалось хоть о чем-нибудь поговорить с Алисой? Она покачала головой: – Нет, толком ни разу. Алиса открывала рот лишь для того, чтобы потребовать чего-нибудь: дай мне воды, принеси мне вина, я хочу есть. И ни слова больше. Она валялась целыми днями на кровати, глядела в потолок, листала журналы или читала книгу. Я заметила, что ей нравятся любовные романы, и принесла кое-что из моих книжек. Последнюю она так и не дочитала, бедняжка. – То есть вам не удалось с ней подружиться. – Нет. Я проводила с ней больше восьми часов в день, а она меня в упор не видела. Не то чтобы она меня ненавидела, я была ей абсолютно безразлична. – Труди тяжело поднялась, чтобы отнести чашки в мойку. – А меня это устраивало. Так я чувствовала себя свободнее, что ли… Хозяева тоже почти никогда не обращались ко мне. Жена нос воротила, корчила из себя черт знает что и вела себя со мной, словно я их служанка. – Согласен, та еще сучка. Вернемся к Алисе. Вы не помните, она при вас никому не звонила, может, получала письма или к ней приходил кто-нибудь? – Нет. Меня об этом следователь уже спрашивал, но ничего такого я не помню. – В ту ночь, когда Алиса сбежала, вы не заметили в ее поведении ничего странного? Скажем, она нервничала больше, чем обычно, ждала чего-то… Она задумалась, и кожа на ее лбу сложилась складками. – Нет, все было как всегда. Поэтому я и не беспокоилась, когда она ушла в ванную. В мои обязанности не входило сопровождать ее и туда тоже, поэтому я позволила ей пойти одной. А когда поняла, что она долго не возвращается, встревожилась. Прошлась по этажу – не нашла. Тогда спустилась, чтобы предупредить ее родителей, и случайно заметила Алису, та выходила из кабинета отца. Я побежала за ней, и, когда переступила порог спальни, она ударила меня стулом по голове. – Алиса могла передвигаться по дому свободно? – Обычно да, но в тот вечер родители сказали ей, что она не должна появляться на празднике, если не оденется соответствующим образом. Мне было велено следовать полученным от них инструкциям, а если она выкинет какой-нибудь фортель, прийти и предупредить их. То есть я не должна была ни в чем мешать Алисе, а только смотреть за тем, чтобы она чего не натворила, уговаривать ее поесть и так далее. А она если и выходила из своей комнаты, то только в ванную, которая находится в коридоре. Рядом с ее комнатой была еще одна, только она никогда ею не пользовалась, может, потому, что я была рядом. Ничего интересного она мне не сообщила, но, чтобы не расстраивать ее, я делал вид, что все это очень важно. Толстяки вообще наводят на меня печаль, как и старики на лавочках, а Труди, запертая в стенах ветшающей квартирки, одинокая, как брошенная псина, нагоняла на меня беспросветную тоску. И я, чтобы хоть чем-то помочь ей, решил посидеть у нее еще немного и поболтать о том о сем. Рассказал о своей матери, тем более что они были коллегами, до того как мама вышла на пенсию. Это до слез растрогало Труди, и она попросила передать маме привет. |