Книга Училка, страница 67 – Наталия Терентьева

— Ваня, Ваня, — разговаривал сам с собой Ваня, — что же ты так криво на стуле сидишь? Я не могу по-другому. А ты сядь ровно! Не-е… Тогда тебе будет а-та-та! Не-е… Тогда сядь ровно! А можно, я лучше Гришин завтрак съем? У него колбаса вкусная, с крупным жиром… Съешь, конечно!

Ваня встал и направился к маленькому Грише.

— Сядь, пожалуйста, — остановила я мальчика. — На место сядь. И помолчи.

— А колбасу пусть Гриша ест? — спросил Ваня.

— Да, колбасу пусть Гриша есть, ему расти надо.

— А-а… А я уже вырос…

— Конечно, присядь. И дурака не включай, хорошо?

Ваня посмотрел на меня вполне нормальными глазами. Я права, что так с ним разговариваю? Но меня никто не предупреждал, врач мне ничего не говорил…

Ваня покрутил руками у себя на груди с громким звуком, как будто работает сломанный дребезжащий моторчик.

— Все, Ан-Леонидна! Выключил! Ой, Ан-Леонидна… Здравствуйте!

— Здравствуй, Ваня!

— Роза Александровна, здравствуйте!

— Ваня, — начала я терять терпение, — ты где Розу Александровну видишь?

— Как? — удивился Ваня. — Она же сейчас по коридору идет, вы не слышите?

Я невольно прислушалась.

— Нет…

Сережа как раз в качестве старенького истребителя упал на пол и пополз по направлению к доске.

— Серег, ты чё, не долетел? — спросил Ваня. — Хочешь, я тебе масла долью? У меня много в танке…

Ничего себе! Полтора месяца все было тихо и спокойно, а тут — на тебе!

Тем временем зареванная Маша Перетасова, всхлипывая, протянула мне телефон.

— Простите, не знаю, как вас зовут, — сказала мне Машина мама. — Я — Машина мама.

— Я поняла. Здравствуйте.

— Вы, говорят, недавно в школе. И совершенно не умеете работать с детьми, особенно с необычными. В нашем классе все дети нуждаются в особом подходе.

— Я знаю.

— Не перебивайте меня, пожалуйста! — повысила голос Машина мама. — Моя дочь долго болела, и с ней нужно быть очень внимательной и осторожной. Вы меня поняли?

— Послушайте, ваша дочь закатила истерику на пустом месте. И она не одна в классе. Здесь еще одиннадцать человек.

— Что? Что вы сказали? Истерику? Моя дочь… Да у нее… Да как вы смеете? У нее астматический синдром! Ей нельзя волноваться! Вы довели ребенка до слез! И говорите — «истерику»?

— Простите, у меня урок. Если хотите, приезжайте и заберите Машу.

— Да я вас… Вы вылетите завтра из школы!

Маша тем временем села на подоконник и громко, очень громко запела «Не росла-то та березынька… не росла-то во лесочку». Надо сказать, пела она не слишком хорошо, но уверенно.

— Ты занимаешься где-то пением? — спросила я ее.

Маша, абсолютно не обращая внимания на меня, продолжала голосить, да так, что когда Гриша, маленький темноволосый мальчик, практически не умеющий читать, что-то сказал, я не разобрала ни слова. Что мне делать? Выводить детей в коридор? А если пойдет Роза и спросит, что мы тут делаем? Или не Роза, кто-то из учителей? Скажу, окно в кабинете сломалось, дует.

— Давайте потихоньку встанем, — очень громко и отчетливо проговорила я, чтобы меня услышали остальные дети, — и пойдем в коридор, посмотрим одно дерево в нашем ботаническом саду.

Все, кроме Маши и Али Стасевич, поднялись. Встал с пола Сережа. Бубня что-то и размахивая руками, встал Ваня. Маша же, продолжая петь, внимательно следила за нами с подоконника. Аля качалась и приговаривала:

— Где я?.. Где я?.. Где я?..

— Аля! — Я подошла к девочке.

Тоненькая, беленькая, с неславянским разрезом светлых глаз. Каких только причудливых переплетений рас и национальностей не бывает. Милая белая кореяночка с волнистыми светлыми волосиками, Аля Стасевич.

— Аля! Ты меня слышишь? — Я очень осторожно, едва касаясь, потрогала ее за плечо.

— Ой! — вскрикнула Аля. — Кипяток! Кто налил на меня кипяток?

До этого урока Аля сидела тихо, даже что-то отвечала, улыбалась, ничего подобного не устраивала. Что, она правда в каком-то состоянии? Видит что-то свое сейчас? А как это проверить? Вызвать школьную медсестру? Что-то мне кажется, та понимает не больше моего. Одинаково дает всем детям на голодный желудок баралгин, если они сдуру ходят к ней с головной болью или животом.

— Алечка, тихо, успокойся, ты меня слышишь? Пойдем, все дети тебя ждут!

Перетасова, увидев, что все внимание переключилось на Стасевич, заорала так, что я была уверена: слышно стало в других кабинетах и, может быть, на другом этаже.

— Где я… Что со мной? Кто налил на меня кипяток? — приговаривала Аля. — А! А! Больно, больно… Не лейте кипяток, не надо… А! А!..

— «Ой, тары-бары да растабары, снежки белы да выпадали, охотнички да выезжали…» — орала Маша.

Брызнуть на них холодной водой? На обеих? Боюсь. А вдруг у них какой-то диагноз, такой, что им шок противопоказан? Сердце или на самом деле астма? Мать же Машина сказала, зачем ей врать?

— Так… — Я посмотрела на терпеливо стоящих детей. — Потихонечку выходим в коридор.

— Здравствуйте, — сказал мне Ваня.

— Здоровались уже, выходи вместе со всеми. Ты-то хотя бы пока не придуряйся!

Аля услышала мои последние слова. Она свернулась клубочком на стуле, закрывая голову руками.

— Нет-нет-нет-нет… — запричитала девочка, не очень громко, но страшно. — Нет, не бейте меня, нет, мне больно… Нет, отпустите мне руку… Темно… темно…

— Так, пойдемте! — Я подтолкнула мальчиков к выходу, сама взяла книжку Крылова.

— Ваня! — окликнула я в коридоре мальчика, который направился в другую сторону. — Ты куда?

— В столовую. Кушать хочу.

— Нет, в столовую мы пойдем на перемене. Пожалуйста, садитесь все и потише, на диванчики, почитаем басню. Очень интересная басня.

— Про пришельцев? — спросил Ваня.

— Нет, про свинью. Сережа, пока не летай, ладно? — попросила я, видя, что истребитель вознамерился перелететь на другой конец рекреации и начал громко заводить мотор.

Дети уселись на диванчик. Запереть, что ли, этих двух артисток? Да нет, нельзя, конечно. Вдруг что учудят? Я начала читать басню. Из кабинета слышалось пение. Дверь открылась. Маша пошла по коридору, завывая:

— «Не клонись-ка ты бярёзынька до долу-у-у-у! Не-е-е кы-ла-ни-ись!»

— Маш, ну хватит уже, иди к нам!

Заслышав мой голос, она взвыла еще громче:

— «Ты-ы бярё-о-о-озы-ынька моя-а-а-а…»

— О господи, да что же мне делать-то!