Книга Наваждение, страница 39 – Дуглас Престон, Линкольн Чайлд

— Прошу вас. Вижу, нам есть о чем поговорить. Садитесь.

Агент вернулся на свое место, Трапп — на свое.

— Если я смогу вам помочь… как тогда будете моей маленькой коллекцией? — Он кивнул в сторону гардероба.

— Это зависит от того, насколько удачно сложится наша беседа.

Трапп выдохнул с долгим свистящим звуком.

— Позвольте напомнить вам имя, — сказал Пендергаст. — Хелен Эстерхази-Пендергаст.

— Да-да, я хорошо помню вашу супругу. — Он сложил наманикюренные ручки. — Простите мой недавний обман. Мой опыт научил меня не болтать лишнего.

— Продолжайте, — холодно сказал Пендергаст.

Трапп пожал плечами:

— Мы с вашей женой были конкурентами. Почти двадцать лет я искал «Черную рамку». И мне стало известно, что некая женщина тоже что-то вынюхивает, задает вопросы. Мне это не понравилось, если не сказать больше. Как вы, конечно, знаете, я — прапраправнук Одюбона. Картина моя по закону. Никто другой не имеет права на ней наживаться. Одюбон написал эту вещь в лечебнице, но с собой не взял. Наиболее вероятно, решил я, что он отдал ее одному из трех лечивших его докторов. Про одного из них ничего не известно. Другой переехал в Берлин — если картина была у него, она или уничтожена или безвозвратно утеряна во время войны. Я сосредоточил поиски на третьем докторе — Торгенссоне, больше в надежде, чем в уверенности. — Трапп развел руками. — Так я и столкнулся с вашей супругой. Мы встречались только однажды.

— Где и когда?

— Лет пятнадцать назад, наверное. Да-да, ровно пятнадцать. В старом поместье Торгенссона в пригороде Порт-Аллена.

— И что именно произошло во время этой встречи? — Голос Пендергаста звучал холодно.

— Я сказал ей то же самое, что и вам: картина принадлежит мне, как наследнику, и потребовал бросить поиски.

— А что сказала Хелен? — спросил агент совсем ледяным голосом.

Трапп сделал глубокий вдох.

— Она сказала забавную вещь.

Пендергаст ждал. Казалось, сам воздух замерз.

— Помните, как вы сами начали разговор? «Мы хотим осмотреть картину», — сказали вы. То же самое говорила и она. Мол, приобретать ее она не хочет, продавать не собирается, хочет только осмотреть, и я могу забирать ее себе. Я был очень рад это слышать, и мы обменялись рукопожатием. Расстались, можно сказать, друзьями. — Еще одна легкая улыбка.

— Каковы были ее точные слова?

— Я отлично помню. Она сказала: «Я понимаю, что вы долго искали картину. Поймите, пожалуйста, — мне не нужна картина, я лишь хочу ее осмотреть. Кое в чем убедиться. Если я найду ее — передам вам. И вы пообещайте — если найдете картину первым — дать мне ее осмотреть». Я от такого предложения был в восторге.

— Чушь собачья! — Д’Агоста поднялся с кресла. Терпение у него лопнуло. — Хелен несколько лет искала картину, чтобы только взглянуть на нее? Не может быть. Вы лжете!

— Как хотите, но это правда. — Трапп улыбнулся своей улыбочкой хорька.

— Что произошло дальше? — спросил Пендергаст.

— Ничего. Мы разошлись. То была наша первая и единственная встреча. Больше я никогда ее не видел. И это чистая правда.

— Никогда? — переспросил Пендергаст.

— Никогда. Вот и все, что мне известно.

— Вам известно гораздо больше. — Пендергаст неожиданно улыбнулся. — Но прежде чем вы заговорите дальше, мистер Трапп, позвольте мне сообщить вам нечто, о чем вы не знаете, — в знак доверия.

«Сначала кнут, потом пряник», — подумал д’Агоста. Интересно, что на уме у Пендергаста?

— У меня есть доказательство, что Одюбон передал картину Торгенссону, — сообщил агент.

Трапп неожиданно подался вперед с выражением живейшего интереса на лице.

— Доказательство, говорите?

— Да.

Воцарилось долгое молчание. Трапп откинулся назад.

— Тогда картина, я убежден, пропала. Сгорела во время пожара в его доме.

— Вы говорите о его поместье в Порт-Аллене? Я ничего не знал о пожаре.

Трапп глянул на агента.

— Тогда вы многого не знаете, мистер Пендергаст. Доктор Торгенссон умер не в Порт-Аллене.

Пендергаст не смог скрыть удивления.

— Вот как?

— В последние годы жизни у Торгенссона были значительные денежные затруднения. Его преследовали кредиторы: банки, местные торговцы, даже городская налоговая служба. В конце концов его выселили из поместья. Он поселился в каком-то домишке у реки.

— Откуда вы все это узнали? — спросил д’Агоста.

Вместо ответа Трапп поднялся и вышел из комнаты. Послышался звук растворяемой двери, потом Трапп, видимо, выдвинул ящик стола. Минуту спустя он вернулся и вручил Пендергасту папку.

— Это документы кредиторов. Посмотрите верхнее письмо.

Пендергаст взял из папки пожелтевший лист с неровно оторванным краем — письмо на бланке агентства Пинкертона.

«Она у него, это точно. Но мы не смогли ее найти. Мы обыскали его халупу сверху донизу — пусто, так же как и в доме под Порт-Алленом. Там нет ничего ценного, и уж точно нет картины Одюбона».

Пендергаст убрал бумагу, просмотрел другие документы и закрыл папку.

— Вы, конечно же, похитили документ, чтобы помешать конкурентам.

— Какой смысл помогать соперникам? — Трапп забрал папку и положил на диван. — Все равно это уже не актуально.

— А почему?

— Несколько месяцев спустя после его переезда в дом ударила молния и сожгла его дотла — вместе с Торгенссоном. Если он спрятал «Черную рамку» где-то еще, это место уже не найти. А если она была в доме — сгорела вместе с ним. — Трапп пожал плечами. — К сожалению, мистер Пендергаст, «Черной рамки» больше нет. Уж я-то знаю — я потратил на нее двадцать лет жизни.

— Не верю ни единому слову, — высказался д’Агоста, когда детективы спускались на лифте. — Он просто хочет уверить нас, что у него не было мотива убивать, вот и доказывает, что Хелен не собиралась завладеть картиной. Прикрывает задницу, боится, как бы его не заподозрили в убийстве, — вот и все.

Пендергаст не отвечал.

— Парень явно себе на уме, мог бы придумать историю поумней. Они оба охотились за картиной, и Хелен его опережала. А Траппу не хотелось уступать свое законное наследство. Ясно как день. И потом эти его делишки — меха, слоновая кость… Определенно у него есть связи в Африке, и он мог ими воспользоваться, чтобы организовать убийство.

Двери лифта отворились, и приятели через вестибюль вышли в пахнущую морем ночь. Вздыхали волны; тысячи светящихся окон превратили темный пляж в играющую разноцветными огнями полосу. Из ближайшего ресторана доносилась мексиканская музыка.