Книга Убийство-2, страница 125 – Дэвид Хьюсон

— Хватит! Хватит уже! — послышался издалека знакомый голос. — Да иду я, иду.

— Эй! — орал Бук, прижимая лицо к глазку в двери. — Открывайте!

Наконец с той стороны на него уставился глаз.

— Боже мой, Бук? Что вы здесь делаете?

— Нам нужно поговорить, Краббе. Честно. И это срочно. — Он помолчал. — И еще… еще мне надо в туалет.

Краббе впустил его, проводил в ванную, затем пригласил в красивую современную кухню. Там он поставил перед министром стакан молока, достал сыр и крекеры.

— Угощайтесь! — сказал он. — Вам, похоже, не помешает подкрепиться.

Бук был слишком пьян, чтобы верно судить о происходящем, но все же отметил для себя, что Эрлинг Краббе не злорадствует, видя его в таком ужасном состоянии.

На дверце холодильника висели фотографии. Очаровательная азиатка с двумя детьми. Похожа на тайку.

Держа в руке стакан молока, Бук разглядывал снимки.

— Мы тоже об этом думали. Мы с женой.

— О чем думали? — спросил Краббе, аккуратно нарезая кофейный пирог.

— Взять няню.

— Это моя жена, — сказал Краббе.

Бук стал жадно пить молоко, проклиная себя за то, что не может рта раскрыть без того, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. Потом молча сел на стул.

— Могу я поинтересоваться, — сказал Краббе, — что вас привело ко мне?

Бук посмотрел на него и съел кусочек сыра.

— Вы уж извините, если я смутил вас, — добавил Краббе.

Он был в футболке и пижамных штанах, на лице очки в толстой оправе. Очевидно, днем он обычно носил линзы, догадался Бук. Лидер Народной партии был совсем не похож на себя. Здесь, в домашней обстановке, он казался гораздо мягче и человечнее и мало напоминал того жесткого холодного политика, каким все его привыкли видеть.

Краббе захрустел огурцом, налил себе морковного сока. Бук уставился на оранжевую жидкость, как будто это был яд.

— Просто мне стало интересно, зачем вы ко мне приходили, — произнес он. — Вот и все.

— Просто так.

— Непохоже, что просто так.

— Бук, мне очень жаль. Я не имею ничего лично против вас…

— Ну уж нет! Послушайте, Краббе. Я полностью доверял премьер-министру. Потом являетесь вы… — Он погрозил толстым пальцем. — Я требую объяснений. Я все еще министр, пусть и ненадолго…

Краббе отпивал мелкими глотками свой морковный сок.

— После той вашей выходки на пресс-конференции я пришел в ярость. Вся работа, которую мы проводили с Монбергом по антитеррористическому закону, пошла насмарку.

Бук внимательно слушал, не переставая жевать.

— Из-за вас… — Краббе тряхнул головой, словно все еще удивляясь, — мне пришлось созвать исполнительный комитет партии.

— Подумаешь.

— Можно и так сказать. Но когда я шел на заседание, мне позвонил секретарь Грю-Эриксена и сказал, что во всем уже разобрались и что Россинг чист. А вас собираются вышвырнуть, и законопроект завтра будет выдвинут на голосование.

— Подождите, подождите. — Бук пытался понять смысл его слов. — Вы хотите сказать, что этот разговор состоялся еще до того, как я предстал перед комитетом по безопасности?

— Именно. Мне тоже это было непонятно. Но теперь я, кажется, разобрался.

— Может, поделитесь со мной?

— Ну смотрите, — Краббе вздохнул. — Какая разница, даже если премьер-министр был осведомлен заранее? Он знал, что ваши обвинения будут опровергнуты. И просто решил предупредить меня, чтобы я не поднимал лишнего шума. Он вам больше не доверяет.

Бук поднял стакан с молоком, словно в безмолвном тосте.

— Да, Россинг обманул вас. Но это не значит, что Грю-Эриксен как-то участвовал в этом. По-моему, он выше таких грязных игр.

— Краббе, — сказал Бук, чувствуя, что в мозгу наконец начинает проясняться. — Дело вовсе не в политической ссоре на Слотсхольмене. Речь идет об убийствах. О заговоре. Возможно, о преступлениях военных…

— Сегодня вечером я разговаривал с премьер-министром. Меня эти проблемы с армией никак не касаются. Завтра будет голосование, и все останется позади. Простите, Бук, но я рад, что вас уволили. Эта работа вам не по зубам. — Он показал на круглые часы над столом: половина первого ночи. — Вызвать вам такси?

— То есть теперь вы всем довольны? — спросил Бук.

— Я получил, что хотел.

Бук поднялся, еще раз взглянул на фотографии на холодильнике.

— Забавно, — задумчиво произнес он. — Мы совсем другие люди, когда выходим оттуда. Когда отбрасываем от себя все эти жесткие правила и говорим вот так просто, без этого… дерьма.

— Такси? — повторил Краббе.

— Вы довольны? — снова спросил его Томас Бук. — По-настоящему? Положа руку на сердце?

Лунд пришла домой почти в час ночи с коробкой остывающей пиццы в руках. Голова раскалывалась. Рана над глазом отчаянно чесалась.

Пока она поднималась по лестнице к квартире Вибеке, ей пришлось ответить на телефонный звонок. Это был Мадсен с последними новостями по Странге.

— Нам нужно точно знать, когда он уволился из армии, — сказала она, выслушав его оправдания. — Он утверждает, что это было за шесть месяцев до случая с отрядом Рабена.

— Нам не получить этих данных, Лунд. Если дело касается человека, служившего в спецназе…

— Скажите им, что нам необходимо это знать! Мы расследуем убийство!

— Завтра утром к нам явится большая шишка. Генерал Арильд.

— Они могут присылать кого угодно. Нам все равно нужна эта информация. И резюме Странге. Все личные данные, которые нам предоставили при его переводе в полицию. Пришлите мне копию сразу же.

Она положила пиццу на ступеньку и стала искать в сумке ключ от двери.

— Лунд, — послышался негромкий голос из темной тени за лифтом.

От неожиданности она подпрыгнула. Странге возник перед ней без единого звука.

— Как ты здесь оказался?

— Подождал, когда подойдет кто-нибудь с ключом от домофона, и сказал, что иду к твоей матери. Да не взламывал я двери, не волнуйся. Это тебе…

В руках у него была пластиковая папка. Она не взяла ее.

— Тебя не должно быть здесь. Что это?

— Данные о солдатах отряда Рабена, которые погибли при взрыве в Гильменде. Папка лежала у меня в машине. Тебе лучше взять это, раз я больше не занимаюсь делом.

— Спасибо, — сказала она, беря папку.

Он побывал дома и переоделся. Красивое коричневое пальто, свежая рубашка, шарф. Никакой нервозности или волнения в нем не чувствовалось, только обида.