Книга Ты плоть, ты кровь моя, страница 41 – Джон Харви

Примерно час спустя Доналду в кои-то веки крупно повезло: он наткнулся на маленький передвижной парк аттракционов, который как раз размещался на небольшом пустыре, – детский автодром «Доджемс», почти антикварные «гигантские шаги», несколько каруселей и разных павильонов, огромная надувная горка, на которую маленькие дети обычно взбираются по натянутым крест-накрест веревкам, а потом скатываются, кувыркаясь, вниз, вопя при этом от восторга. Пять спусков за два фунта, взрослые не допускаются, обувь снимать обязательно.

Доналд побродил вокруг, пока не разговорился с человеком, который вроде бы был здесь боссом, немного похвастался своим прежним опытом работы в этой области, и его приняли – собирать деньги у подножия этой надувной горки на пару с каким-то угрюмым хорватом.

Волосы у него теперь были острижены очень коротко, так что издали он смотрелся почти лысым и его можно было принять за молодого человека от девятнадцати до тридцати лет; от остальных его отличал лишь кусок лейкопластыря, закрывавший порез на лбу. Сходство с фотографиями, напечатанными к этому времени во всех газетах, было незначительным.

Ближе к концу первого дня работы в этом парке, уже вечером, в сущности, когда зажглись все фонари, а от ларька, где торговали хот-догами, тянулся сладковатый запах подгоревшего лука, он вдруг обратил внимание на девушку, стоявшую в центре шестигранного павильона для игры в дартс. Наберешь пятьдесят очков или больше – получишь приз, повторные броски не допускаются, попадание в центр мишени – двадцать очков, собственными дротиками не пользоваться. Она стояла там, щурясь от света, ее кожа отливала красным в неоновом освещении, вокруг сплошные мягкие игрушки и шляпы стетсон, а в руке набор дротиков с зеленым оперением.

– Хочешь попробовать? – спросила она.

Доналд пожал плечами и покачал головой. Он уже с четверть часа болтался вокруг этого павильона, может, даже больше. Отходил в сторону и снова возвращался, стоял рядом, держа в руках пакет пончиков в сахаре.

– Иди сюда, попробуй, чего ты? Я с тебя денег не возьму.

Она говорила с каким-то странным акцентом, не очень сильным, вроде бы северным. Он опустил пакет с пончиками на землю и взял у нее дротики. Дротики, конечно, были легонькие, да он давно уже знал, что они именно такие, потому что у них сердцевина высверлена. Такими в цель попасть попросту невозможно. Он набрал семнадцать очков, и она предложила ему в качестве приза игрушечного медвежонка – бледно-оранжевого, с пуговицами вместо глаз и пастью, вышитой черной ниткой. Вместо того чтобы отказаться, он поблагодарил ее и сунул игрушку за пазуху.

– Вот, – сказал он, протягивая ей пакет, уже потемневший от пропитавшего его масла. – Угощайся.

У нее была серебряная сережка в левой ноздре, теперь он хорошо ее разглядел. Волосы острижены коротко. Когда она вонзила зубы в пончик, сахарная пудра прилипла к ее верхней губе.

– Меня зовут Эйнджел, – сказала она. – А тебя?

– Шейн.

Вокруг шатались небольшие банды юнцов, кричали, толкались, пили что-то из банок. Когда один из них, не сумев попасть хотя бы двумя дротиками из трех даже в край мишени, начал вякать на Эйнджел, обозвав ее шлюхой, обманщицей и еще как-то, Доналд вдруг вырос прямо перед ним и велел проваливать; к его удивлению, юнец именно так и сделал, правда, пообещав набить ему морду, – но скорее всего просто чтобы не уронить себя в глазах приятелей.

– Спасибо, – сказала Эйнджел. – Только не стоило беспокоиться. Тут все время такое случается. Даже хуже.

– Да не за что, – пробормотал Доналд.

Около двух ночи, когда парк закрылся, он сдал выручку хозяину надувной горки и снова пришел к ней, чтобы помочь убрать все на ночь, закрыть ставнями павильон.

– Спасибо, – снова поблагодарила его она.

– Не за что.

– Куришь? – спросила она.

– Ага. Почему бы и нет?

Эйнджел набила косячок, чиркнула спичкой, раскурила и протянула его Доналду. Они отошли на край пустыря и сели.

– Ты где ночуешь? Здесь или еще где?

Доналд пожал плечами:

– Да я хотел раздобыть у кого-нибудь одеяло и лечь прямо тут, на земле. Сейчас не холодно.

Она взяла у него косячок, затянулась, глубоко вдохнув дым. Недавно школу кончила, решил Доналд. Лет шестнадцать, может, семнадцать.

– А ты? – спросил он.

Эйнджел ткнула пальцем в небольшое скопление фургонов:

– Мы там вместе с Деллой живем. Она вроде как взяла меня к себе. Уже несколько месяцев. Нормальная баба.

Доналд кивнул, потом спросил:

– Эйнджел, [28] наверное, не настоящее твое имя?

– Самое настоящее. Эйнджел Элизабет Райан.

– А я думал, это хохма.

– Это мой папочка так схохмил.

Они сидели и курили, прислушиваясь к частым взрывам смеха, доносившимся откуда-то со стороны парка, к шуму машин на шоссе позади них, проносившихся мимо с громко орущими радиоприемниками.

– Шейн…

– Да?

– Ты тут останешься или что?

– Босс сказал, что я могу работать на этой горке и дальше, если хочу.

– И ты будешь?

– Ага, некоторое время. Несколько дней. А что?

– Это у тебя что? – спросила она, указывая на пластырь у него на лбу, но не прикасаясь к нему.

Шейн улыбнулся:

– Машину разбил.

Она склонилась к нему и поцеловала. Губы у нее были сухие и потрескавшиеся, язычок быстрый и мокрый. Потом она отодвинулась. Он чувствовал, что руки у нее все в гусиной коже. Они докурили косячок до самого конца, потом Эйнджел поднялась на ноги и отряхнула джинсы.

– Ладно, мне, наверное, пора.

– Ага.

Когда она ушла, он отвернулся в сторону, расстегнул «молнию» на джинсах и стал мочиться: длинная струя все лилась и лилась дугой, никак не переставая. К тому времени, когда он завершил свое дело, Эйнджел уже шла назад к нему с одеялом на руке.

– Вот, возьми, это Делла дала.

Когда он попытался снова ее поцеловать, она отвернула лицо.

– До завтра.

– Ага. Увидимся.

Он продолжал думать о ее поцелуе, о том, как она старательно и четко это проделала, пока не уснул.

Доналд проработал в этом парке аттракционов еще два дня, помогал на автодроме, подсоблял Эйнджел открывать и закрывать ее павильон. Владелец парка, его звали Отто, был вечным бродягой и наследником нескольких поколений бродяг; парк аттракционов раньше принадлежал его отцу и дяде. Большая часть людей, что у него работали, были из его же семьи – дети, племянники, двоюродные братья. Делла, которая вроде как взяла Эйнджел под опеку, оказалась его сестрой.