Онлайн книга «1977. Кошмар Чапелтауна»
– И был у того кролика огромный телескоп, волшебный телескоп, в который можно было увидеть Землю. Бобби показывает руками телескоп, поворачивается, чтобы посмотреть на меня, приставив руки к глазам. – Однажды волшебный кролик навел свой волшебный телескоп на Землю и сказал: «Волшебный телескоп, волшеб ный телескоп, покажи мне, пожалуйста, Великобританию». И волшебный кролик приложил глаз к волшебному телескопу и увидел Великобританию. Неожиданно Бобби спрыгивает с моего колена, бежит к двери в своей голубой пижаме, размахивая руками, и кричит: – Мамочка, мамочка, волшебный кролик, волшебный кролик! Луиза стоит в дверях и наблюдает за нами. Потом она говорит: – Завтрак готов. Я сижу за столом – аккуратная скатерть, три тарелки, Бобби между нами – я смотрю на сад за окном. Семь утра, и солнце – на другой стороне дома. Луиза наливает молоко в хлопья Бобби. Выглядит посвежевшей. В затененной комнате прохладно. – Как отец? – спрашиваю я. – Плохо, – говорит она, разминая хлопья для Бобби. – Я сегодня выходной. Если хочешь, можем съездить к нему все вместе. – Правда? Я думала, что у вас все выходные отменили. – Так и есть, но, кажется, Морис договорился, чтобы меня отпустили на денек. – Он приезжал в больницу во вторник. – Да? Он говорил, что постарается заехать. – С Джоном Радкиным и всеми остальными. – Да ты что? – Он такой добрый. Что тебе купил дядя Джон? – спрашивает она Бобби. – Машину, машину! – отвечает он, пытаясь слезть со стула. – Потом, дорогой, – говорю я. – Сначала съешь свои хлопья. – Полейскую машину, полейскую машину. Я смотрю на Луизу: – Полейскую машину? – Полицейскую машину, – говорит она, улыбаясь. – А кем папа работает? – спрашиваю я его. – Полейским, – улыбается он с полным ртом молока и хлопьев. И мы смеемся все втроем. Бобби идет между нами, одна рука у мамы, одна – у папы. Сегодня будет очень жарко, все палисадники на нашей улице пахнут свежескошенной травой и перловым отваром. В небе – ни облачка. Мы поворачиваем в парк, и он вырывается из наших рук. – Ты забыл хлеб! – кричу я, а он бежит к пруду не останавливаясь. – Он бежит на свою любимую горку, – говорит Луиз. – Он так подрос. – Ага. Мы сидим на качелях среди тихой и нежной природы, уток и бабочек, а дома из ракушечника и черные холмы наблюдают за нами из-за деревьев, ждут. Я тянусь и беру ее за руку. – Надо было поехать в Городок Фламинго или еще куда-нибудь. В Скарборо, например, или в Уитби. – Это сложно, – говорит она. – Прости, – говорю я, спохватываясь. – Да нет, ты прав. Надо как-нибудь съездить. Бобби съезжает с горки на животе, из-под задравшейся рубашки выглядывает круглое пузико. – Уже брюшко растет, прямо как у папаши, – говорю я. Но она далеко-далеко отсюда. Луиза стоит в очереди у рыбного прилавка, Бобби тянет меня за руку, хочет, чтобы мы пошли посмотреть на витрину магазина игрушек, чтобы мы пошли посмотреть на Одинокого Рейнджера и Тонто. Вокруг нас звенит и сверкает пятница. Небо по-прежнему ослепительно синее, цветы и фрукты – яркие, телефонная будка – красная, старухи и молодые матери – в летних платьях, фургон с мороженым – белый. Вокруг базарный день. Луиза возвращается, я забираю у нее пакеты, и мы идем обратно по Кингсуэй, Бобби – между нами, держа нас за руки. Мы возвращаемся домой. Вокруг лето. Йоркширский летний день. Луиза готовит обед, а мы с Бобби играем с его машинками, и кубиками, и Суперменом, и Тонкой, и конструктором, и медвежатами, а по телевизору показывают королевскую флотилию, идущую по Темзе. Мы едим жареную рыбу в сухарях с петрушечным соусом и кетчупом, с картошкой и зеленым горошком, на десерт – желе. Бобби сидит гордый, весь перемазавшись едой. Потом я мою тарелки, а Луиза и Бобби вытирают. Телевизор выключен до новостей. Потом мы пьем чай и смотрим, как Бобби дурачится, выплясывает на тахте под пластинку с музыкой из фильмов про Джеймса Бонда. Мы едем в Лидс, Луиз и Бобби сидят сзади. Бобби засыпает, положив голову ей на колени, машина раскаляется от солнца, окна открыты, мы слушаем «Уингз» и «АББУ», «Бони М» и «Манхэттен Трансфер». Я ставлю машину за больницей и беру спящего Бобби на руки. Мы идем к центральному входу. В ярком солнечном свете деревья кажутся почти черными. Голова Бобби свисает у меня с плеча. В отделении мы садимся на крохотные жесткие стулья, Бобби все еще спит, растянувшись у дедушки в ногах, Луиза кормит отца мандариновым компотом с пластиковой ложечки, сок капает с его небритого лица на шею и полосатую пижаму из универмага «Маркс и Спенсер», я слоняюсь без дела между палатой, каталкой и туалетом, листаю женские журналы и съедаю два батончика «Марс». Бобби просыпается около трех, и мы выходим с ним в больничный садик, оставляя Луизу наедине с отцом. Мы носимся по пружинистой траве и играем в «стой-беги», я кричу: «Стой!», он – «Беги!», и мы смеемся, рассматриваем цветы, нюхая их и называя разные цвета, а потом находим одуванчик и сдуваем с него по очереди пушинки, все до одной. Потом мы снова поднимаемся наверх, уставшие и перепачкавшиеся травой. Она плачет у кровати, он спит с открытым ртом – его сухой потрескавшийся язык вывалился из лысой съежившейся головы. Я обнимаю ее, Бобби кладет ей голову на колени, и она прижимает нас к себе изо всех сил. По дороге домой мы с Бобби поем детские песенки. Жалко, что у нас была рыба на обед, потому что мы могли бы, например, заехать в ресторанчик Гарри Рамсдена на рыбный ужин. Мы купаем Бобби вместе, он плещется в пене, пьет воду из ванны, плачет, когда мы его вынимаем. Я вытираю его, и несу его в нашу комнату, и читаю ему книжку, одну и ту же книжку три раза подряд: – Жил-был кролик, волшебный кролик, у него был домик на луне. Через полчаса я говорю: – Волшебный телескоп, волшебный телескоп, покажи мне, пожалуйста, Йоркшир… И на этот раз он не показывает руками телескоп, на этот раз он просто чмокает губами, а я целую его на ночь и спускаюсь вниз. |