Книга Хороший немец, страница 31 – Джозеф Кэнон

— Не забудьте позвонить.

Берни бросил на него взгляд:

— Слушайте, а вы действительно можете достать, знаете об этом?

Джейк поднялся по лестнице и пересек тихое помещение архива. Здесь лежали, ожидая своей очереди, данные на всех. Миллионы счетов к оплате. Может, Эмиля наградили в группе, торжественная церемония с участием членов семьи, аплодисменты за службу государству. За что? За подготовку математиков? Теперь дело лежит в одном из этих ящиков и ждет судебного рассмотрения.

— Отметьте уход, пожалуйста, — сказал охранник, безучастно жуя жвачку.

Джейк расписался в журнале и, выйдя на улицу, услышал щелчок фотоаппарата.

— О, смотрите, какие люди. — Лиз, стоя на одном колене, фотографировала высокого белобрысого военного, позировавшего у двери.

Вчерашний дружок. Джейк отступил в сторону, чтобы она сделала еще один снимок. Военный расправил плечи. Холодные глаза. Фотогеничный подбородок. Внешность арийца. Группе Эмиля понравилось бы.

— Ладно, — сказала Лиз, закончив. — Джейк, познакомься, Джо Шеффер. Фамилия — как марка авторучки. Джо…

— Я знаю, кто вы, — сказал военный, пожимая руку. — Рад познакомиться. — Он повернулся к Лиз. — Пять минут, — сказал он и, холодно кивнув Джейку, вошел в здание.

— Для личной коллекции? — спросил Джейк, показывая на камеру.

— Для нее.

— Как джаз?

— А тебе так интересно? Как там внутри? Что-нибудь интересное?

Он вспомнил папки, в каждой отдельная история, затем понял, что она имеет в виду фотосъемку.

— Как в библиотеке, — сказал он.

— Великолепно. — Гримаса. — Приличный трофей, да? Ты знаешь, что его обнаружили на бумажной фабрике. — Она говорила так же возбужденно, как и водитель. Джейк посмотрел на нее. Война превратилась в поиски сокровищ на мусорной свалке. Ракеты в Нордхаузене. Инженеры на заводе Цейсса. Теперь вот бумажные листки, награды и продвижения по службе. А на журнальном развороте — высокий Джо, открывающий досье.

— Да, слышал, — сказал он, отходя. — Смотри осторожней, в здании полно темных закоулков.

— Ну у тебя и шуточки.

Он усмехнулся и уже собрался спуститься по лестнице, как услышал, как изнутри его кто-то окликнул.

— Гейсмар! — Еще один оклик, вслед за которым из здания как сумасшедший вылетел Берни, чуть не столкнувшись с Лиз, — еще одной фарфоровой вещицей с Гельферштрассе. — Хорошо, что успел.

Джейк улыбнулся:

— Вы знакомы с Лиз? У вас общая ванная.

Берни едва сумел ей смущенно кивнуть и схватил Джейка за руку.

— Мне надо поговорить с вами. — Его лицо горело от пробежки. — Этот ваш список.

— Так быстро, — ляпнул Джейк. Затем увидел цепкий взгляд Берни, который так же цепко держал его за руку. — Что?

— Идемте, — сказал Берни, спускаясь по лестнице, чтобы никто их не услышал. — Науманн, — сказал он, показывая листок. — Рената Науманн. Вы знали ее?

— Ренату? Она работала у меня в «Коламбии». Как и все.

— Я впервые об этом слышу.

Джейк недоуменно посмотрел на него.

— Между нами. Я использовал ее как стрингера. У нее был наметанный глаз.

Берни скорчил гримасу, будто услышал от Джейка неудачную шутку, и отвел глаза.

— Наметанный глаз. Точно, — сказал он с глубоким отвращением.

— Вы знаете ее? — спросил Джейк, по-прежнему недоумевая. Берни кивнул. — Я полагал, она умерла. Вы знаете, где она?

— В тюрьме.

Берни огляделся, затем взял Джейка под руку и повел мимо часовых.

— Ненавижу эту ебаную колючую проволоку. От ее вида меня в дрожь бросает. — Дойдя до джипа, Берни, окончательно измотанный, прислонился к нему.

— Что вы имеете в виду, в тюрьме? — спросил Джейк.

— Ну и друзья у вас. — Берни вынул сигарету. — Она была грайфер. Вы знаете, кто такой грайфер?

— Ищейка. Ловец. Чего?

— Евреев.

— Немыслимо. Она же…

— Еврейка. Знаю. Еврей ловит евреев. Они продумали все. Даже это.

— Но она… — начал было Джейк, но Берни поднял руку:

— Хотите послушать? — Он затянулся. — Первая большая облава была здесь в сорок втором. В феврале. После этого все евреи в Берлине оказались вне закона, ушли в подполье. Как подводные лодки. Их тут были тысячи, можете себе представить. Кто-то прятался — если находили защиту у гоя. Остальным приходилось перемещаться. С места на место. В течение дня постоянно на ногах, чтобы соседи ничего не заподозрили. Не донесли на вас, — произнес он, чуть ли не выплевывая слова. — Берлин большой город. Если перемещаться, можно затеряться в толпе. Пока тебя кто-нибудь не опознает. Грайфер.

— Я не верю.

— Не верите? Спросите евреев, которых она поймала. Некоторые выжили. Некоторые. Иначе мы б ее не поймали. Именно тогда я был вынужден нарушить инструкции. — Он поднял взгляд. — Это стоило сделать. Чтобы поймать ее? Стоило. — Отойдя от джипа, он стал ходить небольшими кругами. — Как это происходило? Некоторые контролировали железнодорожные станции. Рената любила кафе. Обычно «Кранцлер» или «Трумпф», что у мемориальной церкви. Большое кафе на Оливаерплац — «Хайль». Пьешь кофе, наблюдаешь за людьми. Иногда встречаешь еврея, старого знакомого. Иногда кого-то просто подозрительного. Поэтому заводишь разговор, прощупываешь, намекаешь, что ты сама подводная лодка. Затем — щелк. Идешь в женский туалет позвонить. Обычно их хватали на улице, чтобы не вызывать беспорядков в кафе. Допиваешь кофе, просто облава на евреев. На всех, кроме Ренаты. На следующий день — другое кафе. Вот у кого был наметанный глаз, как видите, — сказал он, поднимая взгляд на Джейка. — Она говорила, что могла распознать человека, только взглянув на него. Даже Штрайхер [42] не обладал такой способностью — для него все носы были едины, сплошная карикатура. Рената работала лучше нацистов. Ей не нужны были нашивки в виде звезд. С таким глазом. А люди, знаете ли, глупы. Настороже, день за днем — представляете, каково это? — а затем облегчение, дружелюбное лицо. Разве еврей может не доверять другому еврею… Некоторые даже назначали ей свидание. Свидание, в тех условиях. «Сейчас, только припудрю носик в женском туалете». — Он щелчком отшвырнул сигарету в сторону.

— А потом? — беспомощно спросил Джейк, желая знать все до конца.

— Сборный пункт. Здание гестапо. Так что нарушался порядок или нет, не имело значения. Сколько криков неслось оттуда. Их сажали в грузовики. А затем поездами на восток. Соседи говорили, шум стоял ужасный. И не открывали окон, пока не уедут грузовики.