Онлайн книга «Пелагия и красный петух»
– Madame, vous n`avez pas le droit de rester id [27]. — И потом по-русски, удивленно. – Вы?! Яков Михайлович развернул свою подзорную трубу в направлении странного голоса. Увидел в кружочке немолодую накрашенную бабу в парике, легком платьишке и сандалиях (что-то ступни широковаты). Понятно: ряженый бабой содомит. Монашка обрадовалась старому педерасту, как родной маме. – Ах, какая удача, что я вас встретила! Здравствуйте, милая Ираида! – Иродиада, – поправил баба-мужик и тоже всплеснул руками, затараторил. – Откуда вы взялись, милая? И почему не в рясе? Что вы здесь делаете? Рыжуха ответила не сразу, и Яков Михайлович перевел трубку на нее. Она морщила лоб, словно не могла решить, правду говорить или наврать что-нибудь. Сказала правду. – Понимаете... Мне очень нужно найти одного человека. – Кого? – Это довольно странный человек. Необычно одевается, необычно говорит... В Бет-Кериме сказали, что он был там вчера утром и двинулся в сторону Содома. Обратно не возвращался. Вот я и подумала, что он, должно быть, остался здесь... Такой тощий, с всклокоченной бородой, в белой хламиде с синим поясом... – Мануйла? Вам нужен человек, который называет себя Мануйлой? – изменившимся голосом произнес извращенец. – Да! Вы видели его? Скажите, видели? Мне необходимо с ним поговорить! Если бы вы вызвали его сюда... – Его нет. – Как?! – ахнула монашка. – Что вы с ним сделали? Яков Михайлович поскорей нацелился в ряженого, увидел, как тот машет рукой в сторону моря. – Он уплыл на катере в Аин-Джиди. Еще на рассвете, пока не начало печь. – Слава Богу! – почему-то воскликнула монашка. – Аин-Джиди – это оазис к северу от Бет-Керима? Мы там проезжали. – Да, оттуда идет дорога на Иерусалим. – Так он направляется в Иерусалим? Педераст развел руками: – Понятия не имею... Он говорил про какой-то сад. – Ради Бога, вспомните! – вскричала монашка. – Это очень важно! Яков Михайлович тоже весь обратился в слух – даже трубку приставил не к глазу, а к уху. Иродиада неуверенно протянул: – Кажется, он сказал так: «В ночь на пятницу мне обязательно нужно быть в одном саду». Ну же, ну же, мысленно подбодрил его Яков Михайлович. Давай, вспоминай. – Вот и всё. Больше он ничего про это не говорил. – Ах! – воскликнула рыжая. Наблюдатель поскорей приставил кувшинное горлышко к глазу. Монашка прикрыла рот ладонью, брови выползли чуть не на середину лба. Удивилась чему-то? Или что-то смекнула? Что за сад, Яков Михайлович, само собой, знать не мог, но это было не важно. Главное, что ты, золотце мое, поняла, прошептал он Рыжухе и сплюнул прилипшего к губе червяка. Ночь на пятницу – это завтра или послезавтра? Со всеми этими палестинскими блужданиями дни недели в голове перепутались. И, похоже, не только у него. – Сегодня у нас что? Среда? – спросила монашка, – Не знаю, милая, мы здесь живем по античному календарю. Сегодня день Луны, завтра будет день Марса, послезавтра... – Да-да, среда! – перебила его рыжая. – Скажите, нельзя ли и мне воспользоваться вашим катером? – Что вы! Вам нужно побыстрей уносить ноги, иначе вас арестуют. Уже побежали за стражей. Это частное владение, очень строго охраняемое. – Сколько отсюда до Иерусалима? – не слушала его монашка. – Право, не знаю. Верст сто-полтораста. – Салах, завтра к вечеру довезешь? – Кони испорчу, – проворчал арап. – Неделю работать не будут. – Сколько стоит неделя твоей работы? – Двести франк. – Разбойник! – Если для жена, бесплатно, – непонятно ответил арап. – Ладно. Поехали! – Что ладно? – спросил Салах. – Двести франк ладно или жена ладно? – Там видно будет! Поехали! И монашка выбежала из зоны обзора. Полминуты спустя донесся стук копыт, скрип колес. Покатили в Иерусалим. Пора было выбираться из чертовой телеги. Охо-хо, полтораста верст на своих двоих, да через пустыню... Ничего, сдюжим. Опять же можно в Бет-Кериме приобрести двуколку. С парусиновым верхом, навроде тента. И парочку этих самых тентов про запас прихватить, разного цвета. Время от времени менять один на другой, чтоб не заметили слежку. Ну давай уже, уходи, поторопил Яков Михайлович педераста. А тот как назло медлил. Еще через пару минут застучали сапоги, зазвякали сабли. Это прибежали двое турецких солдат и с ним возница фуры, что доставила в Содом Якова Михайловича – зайцем. Загалдели что-то по-своему. Содомит им ответил с запинкой, успокоительным тоном. Не иначе, наврал, что не было тут никакой бабы, потому что один из солдат размахнулся и отвесил вознице оплеуху, да еще заругался. По-ихнему Яков Михайлович, конечно, не понимал, но догадаться было нетрудно: ах, мол, такой-рассякой шайтан, врешь невесть что, бегай из-за тебя по жаре. Солдаты ушли, всхлипывающий арап тоже, а чертов содомит всё торчал возле куста. Зачем-то трогал цветы и листья, сокрушенно качал головой. Ну же, черт тебя дери, время дорого! От нетерпения Яков Михайлович шевельнулся, из фуры просыпалась земля. Баба-мужик озадаченно оглянулся на повозку – показалось, что смотрит прямо в трубку, в самый глаз Якову Михайловичу. Тот мысленно предупредил, по-хорошему: отвернись, болван. Целее будешь. Нет, подошел. Встал так близко, что в дырку можно было рассмотреть лишь полбюста (ишь, ваты-то напихал) и руку с гладко выбритыми волосками. |