Онлайн книга «Добрая, злая»
|
– Ну чего трезвонишь? Ключей, что ли, нет? – появилось в дверях рассерженное Кирюшино лицо. – Заходи быстрее, разговор есть! – Какой разговор, Кирюш? А я тут всякого вкусненького купила, стол сейчас накроем, и свечи вот… – А свечи нафига? – Ну, чтоб красиво было… Я хотела романтический ужин при свечах… – Это с тобой, что ли, романтический ужин? При свечах? Насмешливый голос Кирюши ткнулся острием промеж лопаток, и она обернулась испуганно, опуская пакеты на кухонный стол. И – обомлела. Кирюша стоял в проеме двери, но честное слово, это уже был не тот Кирюша. Нет, все вроде было при нем, все то же самое, что и вчера, но – совсем другое. Откуда вдруг взялось это пренебрежение во взгляде, в голосе, в выражении лица… – Что случилось, Кирюш? Что с тобой? – А что со мной такого? Я-то как раз в полном порядке! Вот вещи свои собираю. Ты не знаешь, где мой синий свитер? – Какой свитер? А, свитер… Так он грязный, я его в стиралку вчера засунула… – Черт… А что, он сильно грязный? – Да что случилось, Кирюш?! Почему ты свои вещи собираешь? Ты… Ты от меня уходишь, да? – Да, ухожу. – То есть… Что, вот так? Прямо сразу? – Нет, по частям! – А… Куда ты уходишь? Ты… меня разлюбил, да? – А я разве тебе говорил чего-нибудь про любовь? – Да, говорил… – Правда? Ну, извини. Действительно, как-то глупо все получилось. – Значит, совсем не любил? – Да что ты ко мне привязалась: любил, не любил! Не порть мне праздник, Сань! – Ка… Какой праздник? – А разве я не сказал тебе? Я же в Москву уезжаю, у меня поезд через два часа! – В Москву? Зачем – в Москву? – Ну не всем же с Англией фартит… Меня, знаешь ли, богатая мамочка не содержит, мне самому в жизни пробиваться надо. Вот и пробиваюсь, как могу. И у меня сегодня утром свой фарт случился, я его давно ждал! Меня на «Стройку любви» взяли, Сань! Представляешь, утром редакторша с телеканала позвонила, я прямо обалдел… Кастинг-то я еще месяц назад прошел, а вызова все не было и не было! Я уж думал, все, забыли про меня. А тут вдруг! Как обухом по голове! Так что завтра можешь любоваться на меня уже в телевизоре! Я с поезда – и прямо туда… Даже не верится… – И… Что ты там будешь делать, Кирюш? Любовь строить? – Да, именно так, буду любовь строить! Не тупи, Сань, не задавай глупых вопросов! Ты что думаешь, я просто так, что ли, все выпуски реалити-шоу каждый день смотрел? От нечего делать? – А как же я, Кирюш? – сипло пропищала она, краешком подсознания удивляясь невесть откуда взявшейся в ней унизительной настойчивости. Хотя вся оставшаяся часть подсознания громыхала достоинством и гордостью: молчи, что же ты делаешь, молчи! Сказали же – не любят тебя! И никогда не любили! Вот и молчи! – А что – ты? – глянул на нее Кирюша с таким искренним удивлением, что краешек подсознания, тот, в котором сидела унизительная настойчивость, пискнул и захлебнулся отчаянием. – При чем здесь ты, Сань? Или ты думала, я около тебя до старости просижу, что ли? Да ты хоть посмотри на себя повнимательнее! Ты же… С тобой же… – Все. Не надо, Кирюш. Я все поняла. Опоздала правильная часть подсознания с достоинством и гордостью. Неправильная унизительная настойчивость уже сделала свое черное дело – Кирюшу понесло: – Сань, да неужели ты думаешь, что нормальный пацан может на тебя по серьезке запасть? Ты в зеркало на себя не смотришь, что ли? Не, я прямо на тебя удивляюсь… – Выходит, ты ненормальный, если со мной жил? – Э, нет… Жить и по серьезке запасть – это разные вещи, Сань, их не попутаешь. Да и жить с тобой, знаешь, тоже мало радости было… Сплошная преснота – ни пива попить, ни поржать… – А над чем бы ты хотел… поржать? – Ну, я не знаю… Мало ли… Ты вообще в этом смысле мутная, непростая какая-то, все помалкиваешь да в книжку норовишь уткнуться. Не душевная ты, Сань. Скучно с тобой. Что за жизнь, сама посуди? – Зато крыша над головой у тебя не текла и холодильник с продуктами всегда под рукой был! – Это ты что сейчас, меня куском хлеба попрекнула? – Да, попрекнула. А что, нельзя? – Не-а, нельзя. – Почему? – А ты что, сама себе этот кусок раздобыла, да? Сначала заработай его, потом попрекай. А то ишь устроилась на мамкиной шее… Туда же… Всяк бы так-то знал… – Значит, так, дорогой Кирюша. Пошел-ка ты вон отсюда. И побыстрее, пожалуйста. – А я что, я и собираюсь… Где, говоришь, мой синий свитер? В стиралке? Сильно грязный или так себе? – Пошел вон, говорю! – Так я еще это… Поужинать хотел. У меня до поезда два часа еще. Если хочешь, можно и при свечах… Ну что мы с тобой, Сань, как-то нехорошо прощаемся? Я ведь, ей-богу, не хотел по-плохому! – Где твоя сумка, Кирюш? Уже собрана? – решительно двинулась она из кухни в комнату, по пути выхватив из стиральной машины Кирюшин так и не постиранный синий свитер. Сумка, по-собачьи опустив уши-ручки, виновато притулилась к спинке дивана, словно ей было стыдно за своего хозяина. С остервенением сунув в ее нутро свитер, дернула собачку молнии, и она закрылась с визгом. Стащив сумку с дивана на пол, пнула ее к ногам Кирюши: – Давай вали отсюда. – Сань, ну зачем ты так… Можно, я хоть чаю с бутербродом попью? – Нет, нельзя. Ничего, от голода не умрешь. На «Стройке любви» тебя классным хавчиком кормить будут. – Ишь ты, запомнила… Все-таки злая ты, Сань. – Я – злая?! – А что, добрая, что ли? – Ладно, пусть я буду злая. А еще – страшная, мутная и не простая, потому что вместо «Стройки любви» книжки читаю. И любить меня нормальному пацану никак невозможно. Давай иди уже, нормальный пацан. Построй свою любовь. – А ты смотреть-то на меня в телевизоре будешь? – Ага, размечтался… Делать мне больше нечего. Ключи от квартиры в прихожей на тумбочке оставь! – Ладно, пока! – Пока-пока. Смотри на поезд не опоздай, иначе как они там без тебя, в телевизоре-то… Дверь за Кирюшей захлопнулась тихо, невразумительно, будто извиняясь за случившееся. Лучше бы он со злостью ее захлопнул, что ли! Наступившая тишина обескуражила, и раздрызганное беспорядком Кирюшиных сборов комнатное пространство будто замерло, отодвинулось в испуге. Открытая дверца платяного шкафа поехала было со скрипом, пытаясь встать в привычное закрытое состояние, но не доехала, тоже замерла в испуганной деликатности. А вон, около кресла, забытый Кирюшин носок валяется, коричневый в розовую полоску. Дурацкое сочетание – розовое с коричневым. |