Онлайн книга «Невеста»
Их ждет судьба храмовых служек. Покой. Мир. Спасение. Служение во благо Лозы и королевы. Отбор будет производиться здесь же… и лучше не пытаться обмануть врача. Мама, взяв меня за руку, прошептала: — Храм вряд ли будут охранять так же серьезно. Сначала вас приведут в порядок. Подкормят хотя бы. Но не увлекайся. Не верь им. И когда появится шанс — беги. Слышишь, Эйо? Не верь. Беги. Даже если страшно будет уходить. Доберись до Перевала. Найди Брокка. Он защитит. Обещаешь? Я пообещала. Мама первой шагнула из строя: — В моей дочери крови половина. А остальное определил врач, и меня запихнули в фургон… Наверное, я долго говорила. Увлеченно. Не заметила, когда мы легли и как получилось, что теперь плащ не защищал меня от Одена. Но вместе и вправду теплее. Да и после того, что было, бояться его — смешно. Теперь он держал меня бережно и шею гладил. Большой палец скользил вверх, останавливался на миг в ямке на затылке — и вниз, приминая воротник. Снова вверх. В этом жесте не было ничего двусмысленного, и я позволила себе просто получать удовольствие от прикосновения. — Знаешь, — произнес Оден странным тоном, — я начинаю думать, что на этой войне мне повезло. Я даже не уверен, что хочу знать, какой она была. Какой бы ни была, но она закончилась. Я больше не позволю себя запереть. Утром я все-таки выглянула на поле. Оден был против. Он опасался ловушки и долго стоял на краю, принюхиваясь, прислушиваясь, готовый отступить при малейшем признаке угрозы. Меня крепко держал за руку, точно боялся, что потеряюсь. — Сегодня они будут прятаться. И завтра, скорее всего. — Я повторила это раз в пятый, но Оден не верил. И все же согласился выйти. А я рассмеялась, увидев разложенные на земле рушники. Что у нас здесь? Тройка жирных гусей, свежевыпотрошенных, общипанных и даже заботливо пересыпанных солью, — не пожалели, надо же. Горшок топленого жира. Квашеная капуста. Вязанка соленых подлещиков. Сухие кольца домашней колбасы. Увесистый ломоть сала с мясной прожилкой, заботливо завернутый в тряпицу. Масло. Мед. Праздничный, посыпанный маком каравай, который должны были бы разделить на вчерашней свадьбе. Миска с жареным мясом, украшенным луковыми колечками. А в высоком кувшинчике из красной глины — сливки. — Не понимаю, — сказал Оден, поводя носом. — Они боятся, что я стану мстить. — Сумки я обнаружила неподалеку. И еще корзинку с куриными яйцами. — А ты можешь? — Могу… Например, поставить метку, которая привлечет волков со всей округи. Или попросить воду уйти. Или, напротив, вывести мертвый родник в их колодцы. Или еще что-нибудь сделать. — Правда, сил на это потрачу немерено. — Их старшая позволила мне уйти, — я макнула в сливки мизинец и, облизав, зажмурилась, — а свадьбу играть надо… вот ее, скорее всего, невестой и сделали. Оден хмурится, все еще не понимая. — Смерть — это тоже энергия… если правильно убить. — Правильно — это как? — Медленно. — Я не знала, следует ли говорить ему, но почему бы и нет? — Чаще всего просто хоронят. Живыми. Они накормили поле, а мне оставили откуп. И я готова его принять. — Правда, ты не хочешь? — Я протянула кувшин Одену, искренне надеясь, что тот откажется. Сливок мало, а Одена много. — Пей. — Он поднял кусок мяса и, обнюхав со всех сторон, счел достаточно безопасным, чтобы отправить в рот. Что ж, у каждого свои привычки. Прижав к груди драгоценный кувшинчик, я отошла подальше. Следовало признать, что жизнь налаживалась… Виттару нравилось наблюдать за тем, как она печатает. Руки Торхилд парили над клавишами печатного шара, тонкие бледные пальцы замирали на долю мгновения, а затем касались клавиш, легко, словно бы невзначай. И машинка щелкала, выбрасывая длинную спицу литерного рычага, оставляя на белой бумаге отпечаток. Медленно поворачивался держатель, протаскивая лист под каблучками букв. А Торхилд, изредка отвлекаясь, почесывала кончик носа ноготком. И забывала, что надо бояться. Две недели прошло, а она все еще вздрагивает от малейшего шороха. И по мере приближения ночи начинает все чаще оглядываться на дверь, замирает то и дело, вслушиваясь в то, что творится по ту сторону. Из комнат его не выходит. Виттар в целом не против, но очевидно, что если так будет продолжаться и дальше, ее страх ее сожрет. — Прошу прощения… — Тора убрала руки под стол, и лист в капкане бумагодержателя замер. — Мне… кажется, что формулировка здесь… не самая удачная. — Она бледнеет от собственной смелости, но продолжает: — «Зряшняя трата денег» — это как-то… чересчур просто. — А как нужно? Прямого его взгляда Торхилд избегает, как и взглядов вовсе. В его присутствии она старается вести себя как можно тише, незаметней. В его отсутствие… Виттару не нравится отсутствовать долго. — Возможно… «нецелесообразный расход финансов». И мне не кажется, что в деловом письме уместно использовать выражение «несказанная тупость». — Тогда не используй. Замени чем-нибудь. На твое усмотрение. Торхилд растерялась: — Но вы… вы же… проверите? Она отчаянно боится поступить неправильно. И вернуться к себе, не веря, что теперь уже безопасно. Вообще за дверь выглянуть. — Конечно, проверю. Позже. Да и получается у нее куда как лучше. Виттар не слишком-то ладил с печатным шаром, вечно промахивался мимо нужной клавиши, забывал передвинуть лист, печатая строку на строку, или просто, теряя терпение, бил слишком сильно, в результате чего механизм выходил из строя. А девочка чувствует себя нужной. Только вот не будет же она остаток жизни перепечаткой бумаг заниматься? И если Тора неспособна решиться сама, Виттару придется помочь. — Тора… — Она обернулась. — Сегодня вечером мы идем в театр. В лиловых глазах откровенный ужас. — Так надо. Я хочу, чтобы ты кое на кого взглянула. И объяснила, чем же вызван столь искренний интерес Лунного Железа. Атрум уже третье предложение делает, всякий раз повышая цену. — Но… я не могу. — Она с облегчением выдохнула, подобрав вескую, по ее мнению, причину. — Меня не пустят. — Со мной пустят. Платье скоро доставят, нужно, чтобы ты померила. — Ей к лицу будет темно-лиловая тафта, переливчатая, как александрит на срезе. — Не нужно бояться. Она верит и не верит, но все равно подчинится. |