Книга Девятая жизнь Луи Дракса, страница 49 – Лиз Дженсен

Я запомнила его лицо, когда он падал… Вот, что говорила Натали. Рот открыт, будто он что-то хочет мне сказать… Внутри у меня что-то оборвалось. Но это нелогично. Такого не могло быть. Если только…

– Да, – тихо сказала Люсиль. – Я думаю, она пыталась убить и Луи.

Впереди показалась бензоколонка. Я включил указатели и съехал с дороги. Мы припарковались в уголке, в тени берез. Вышли из машины и направились к столику для пикника, сели друг против друга. Рядом на игровой площадке резвились дети – они бегали по замысловатым надувным туннелям, висли на покрышках и скатывались с горок. Люсиль смотрела на них сухими глазами. Я вытащил из кармана рецепт и протянул Люсиль. Она озадаченно его прочитала.

– Что это значит?

Я рассказал, при каких обстоятельствах был написан рецепт.

– Мышьяк. Газ зарин. Семена люпинов, – пробормотала Люсиль. – Целый букет ядов.

– Луи словно хотел за что-то отомстить, вам так не кажется?

Я чувствовал себя настоящим Иудой.

– Звоните Шарвийфор, – предложила Люсиль. – Сию секунду.

– Но это не доказывает… – вяло возразил я. Я не хотел, чтобы это значило то, что значило. – Я написал это во сне. Может, мое подсознание…

– Звоните, – оборвала меня Люсиль. – Прямо сейчас. Или хотите, чтобы я позвонила?

Я достал мобильный и набрал номер детектива.

– Слушайте, – сказал я. – Это важно. Не подпускайте Натали Дракс к ее сыну. Ни в коем случае.

– С ней Жорж Наварра. Но мы не можем ей запретить видеть Луи.

– Почему?

– У нас нет доказательств, доктор Даннаше. Что тут непонятного? Ни одной зацепки.

Я вздохнул и закрыл глаза.

– Вы просили меня сообщить, если Натали поделится со мной подробностями… – Я себя ненавидел. – Она сказала, что в момент падения Луи видела его лицо. Его рот был открыт, словно он что-то хотел ей сказать.

Люсиль поморщилась.

– Вы уверены? Она так и сказала? – резко переспросила Шарвийфор. Лицо Люсиль Дракс каменело; я плотно прижал трубку к уху. – Вы уверены, что она сказала, будто видела его лицо?

– Совершенно уверен.

– Это никак не совпадает с ее показаниями для полиции, – задумчиво проговорила Стефани Шарвийфор. – Она говорила, что находилась далеко от сына и ничем не могла ему помочь.

– Я знаю. Она и это говорила. Получается несоответствие. Просто я не сразу это понял.

– Нужно, чтобы вы дописали это в свои показания.

– Конечно, – сухо произнес я. – Конечно.

– Хотя и этого недостаточно для предъявления обвинений. Тем временем у меня плохие новости.

– Не думаю, что я готов их услышать.

– Мне очень жаль. Про Марселя Переса. Он в больнице. Алкогольное отравление. У него был тяжелый запой. Я сейчас еду к нему. Боюсь, он может умереть.

* * *

В пещере темно, только белый камень, а на полу под ногами размотанные кровавые бинты Густава, словно спагетти «болоньезе». Рука у Густава все холоднее и холоднее, и все больше похожа на сплошные кости. Но я все равно держу Густава за руку, потому что мне больше не за что держаться. Я, наверное, всегда знал, что это он, даже когда он сильно пугал меня жуткими рассказами, а я чувствовал опасность. Он уже еле говорит, как будто у меня в голове.

– Жил-был на свете мальчик, и папа с мамой очень его любили, но вот однажды…

– Тра-ля-ля.

– Но вот однажды…

– Не нужно мне этого рассказывать. Я не маленький, и нечего рассказывать мне дурацкие сказки, потому что это отстой.

Я кричу на него, а он все равно на меня не кричит. Он спокойный.

– Откуда ты знаешь, о чем моя история?

– Потому что я ее уже слышал. Странная Тайна Луи Дракса, удивительного мальчика Тридцать Три Несчастья, тра-ля-ля. Придумай что-нибудь поинтереснее, чтобы не отстой.

– Ладно. Жили-были на свете две принцессы.

– Не хочу про принцесс. Хочу про летучих мышей.

– Ладно. Про летучих мышей. Жили-были на свете две летучие мыши. Нет, три. Три летучие мыши, одна мужчина и две женщины. Одна летучая мышь была хохотушкой, а другая без конца плакала, а мышь, который он, должен был выбрать одну из них.

– Чтобы совокупляться?

– Да. Ну вот он и выбрал хохотушку, а потом подумал: что это я? Ему было жаль мыши-плаксы. Он решил, что она больше в нем нуждается. Он думал, если ее крепко любить, она перестанет плакать. Но ошибся.

– А почему она плакала?

– Потому что так люди ее жалели, и ей это нравилось больше, чем всякие интересные истории, веселые шутки или даже любовь.

– И что с ней потом случилось?

– Она осталась одна.

– А мышь-хохотушка?

– Она влюбилась в другого летучего мыша, у них родились три мышонка, и они зажили счастливо.

– А что случилось с первым мышом?

Но Густав ничего не отвечает, потому что, я так понимаю, эта его история – она все равно отстойная, – уже закончилась. Наверное, и Густав знает, что она отстойная, и знает, что я думаю, что она отстойная, потому что почти все истории про любовь отстойные, даже про любовь летучих мышей. И вот мы сидим в холодной пещере, похожей на жуткий череп, и я держу Густава за руку, а она сплошные косточки, но мне все равно тепло, и это как пламень шипит в груди или как искры от кучи сосновых шишек в лесу, потому что можно любить кого-то, даже если он умер, и они вас тоже любят, – вот что я сейчас понял.

– Мне скоро придется уйти, мой маленький джентльмен, – говорит он. – Скоро похороны.

* * *

Мы приехали в больницу. Я проводил Люсиль в палату к Луи, а сам отправился в кабинет, позвонил Жаклин и попросил ее зайти. Ноэль уже отправилась домой. В ожидании Жаклин я набрал Монпелье, понадеявшись услышать Софи, но сработал автоответчик. Не зная, что сказать, я замялся и повесил трубку. Понимая, что струсил, я перезвонил и оставил совсем короткое сообщение:

– Софи, это Паскаль. Нам нужно поговорить.

Затем в смятении полил карликовые деревца. Такие неприкаянные, совсем запылились. Я протер тряпочкой листья, опрыскал деревья водой, и вдруг поймал себя на мысли, что мне плевать, выживут они или погибнут. Жаклин постучала в дверь, вошла и сообщила, что я ужасно выгляжу и вообще меня тут быть не должно.

– А где я должен быть?

– В Монпелье с Софи, – быстро нашлась Жаклин. – Вы ей дозвонились?

– Я не знаю, что ей сказать. Жаклин, я запутался.

Жаклин молча похлопала меня по руке, и в этом жесте было столько человеческой теплоты, что я чуть не разрыдался сию же секунду. Не разрыдался, впрочем. Но мучительным усилием воли заставил себя рассказать Жаклин о своей поездке в Виши и о том, что поведали мне Филипп Мёнье и Люсиль Дракс. У меня сердце обливалось кровью, когда я излагал ей суть своих терзаний: я боюсь, что Натали Дракс, женщина, которую я люблю, скорее всего, причиняла вред своему сыну. «Скорее всего, причиняла вред» – мне стало паршиво, едва я это произнес, но на Жаклин эти слова подействовали иначе. И мгновенно: