Книга Девятая жизнь Луи Дракса, страница 51 – Лиз Дженсен

– Она врет.

Потом я вспомнил ее нежный и одновременно решительный голос, когда я звонил ей из Виши. Я никогда не делала ему плохо. Она любила своего сына. Этого мне было достаточно. Ведь так? Меня воротило от того, что отчасти я в ней сомневался. И еще больше воротило от того, что сомнения не уходили, разрастались, несмотря ни на что.

– Желаю вам удачи, – сказал Жорж, узнав о наших планах. – Что ни говори, это хорошая идея. Может, Шарвийфор передумает, если не раскачает мадам Дракс.

Но говорил он как-то неуверенно.

Мы начали в шесть, едва ушел Воден. В эксперименте мне предстояла пассивная роль, но я все равно волновался. Я принял 20 мг темазепама – сначала впал в тошнотворную суетливость, потом начал засыпать. Мою кровать поставили рядом с Луи, и я лежал, погружаясь в эйфорию. В палате было тихо, лишь тихонько шипели два аппарата искусственного дыхания Кевина и Анри; этот звук меня убаюкивал. Прежде чем я провалился в сон, наступил прекрасный, пресветлый момент, когда все на свете казалось таким простым, ясным и совершенным.

Темазепам подействовал хорошо: как сказала мне потом Жаклин, я отключился в половине седьмого. Едва я заснул, она включила камеру наблюдения и магнитофон, позвала Люсиль Дракс и Марселя Переса, и они втроем заступили на дежурство подле меня и Луи, и стали ждать. На тумбочку положили ручку, лист бумаги и планшет. Но ничего не происходило.

Ничего, ничего, опять ничего. Прошел час, потом два, и наш план уже казался безнадежной глупостью, но они все равно не уходили. Да и выбора не было. Время шло, они спали по очереди, сменяя друг друга. К полуночи отчаяние объяло их болезненным холодом. Я лежал и почти не шевелился. Луи лежал рядом: дыхание слабое, едва уловимое, длинные ресницы сомкнуты, рука обнимает игрушечного лося.

К часу ночи Шарвийфор и Наварра привезли в больницу измотанную, но озлобленную Натали. Они так ничего и не вытянули из нее, поэтому тихо злились. Жорж Наварра убедил детектива присутствовать на эксперименте и понаблюдать за Натали, на тот случай, если Луи что-нибудь сообщит через меня. Шарвийфор, зная, что сама не справилась, в конце концов согласилась. Они договорились, что Натали поместят в соседнюю комнату, Наварра останется с ней, сделает там выход на монитор и с камеры будет снимать, как ведет себя Натали. Одному богу известно, что творилось тогда в ее душе. Наверное, она просто пыталась выжить. Могу вообразить, как она захлопнулась, подавила любое желание вслушаться в себя. Когда на меня накатывает цунами воспоминаний, обдирая мысли до кости, я вижу глаза Натали, и мир уходит из-под ног. Потому что ее глаза, которые я помню, не выдавали ничего; абсолютно ничего.

Я спал. Перес, Люсиль, Жаклин и Шарвийфор дежурили у постели. В соседней комнате сидели Натали и Наварра.

В четыре утра Марсель задремал, а потом очнулся. Как он мне потом рассказывал, ему приснился Луи. Будто Луи пришел в Gratte-Ciel, и они разговаривали. Перес не помнил, о чем шла речь, но оба радовались встрече. А потом Марсель проснулся. Сон еще не выветрился из головы, и Марселю пришла в голову идея, такая простая и очевидная – странно, что он раньше не догадался. И Перес поделился этой идеей с остальными. Не понадобятся ни ручка, ни бумага. Просто Марсель Перес поговорит с Луи, как раньше. Перес откашлялся и тихо спросил:

– Луи, расскажи мне, что произошло тогда в горах?

И я открыл глаза и заговорил.

* * *

Мухаммед тоже приехал с нами в Алькатрасе, но мы оставили его в багажнике, а сами стали есть на пикнике.

– И что же ты ел на пикнике? – спрашивает Жирный Перес, потому что любит поесть – от этого он такой толстый и его зовут Жирный Перес, а никакой не мсье.

– Что-то, еду ел. У вас что, мозги усохли?

– Какую еду ты ел? – (Ну вот, я же вам говорил.) – Постарайся вспомнить.

– Вам что, прямо по списку? Ладно. Расскажу, что у нас было в корзинке, мсье Перес. У вас, наверное, слюнки потекут. Хлеб, паштет, сыр и saucisson sec, которую по секрету зовут ослиной пиписькой, потом еще вино для папы с мамой, а мне кола. И во всем этом очень много всяких безвредных бактерий, в еде вообще всегда полно безвредных бактерий, а иногда и вредных – я ведь однажды болел сальмонеллезом. Маман сказала, чтобы я ел помедленней, а то у меня заболит живот – она вечно боится, что меня вырвет или что я случайно проглочу болтик, это запросто. Я однажды случайно проглотил трехсантиметровый болтик. Не верите – спросите у Маман. Она вам скажет, что я не вру.

– Я знаю, что ты не врешь, Луи. Рассказывай дальше.

– Про еду? Опять про еду?

– Рассказывай о чем хочешь.

– И еще у нас был именинный пирог. Шоколадный. И нужно было загадывать желание. Маман загадала, чтобы я всегда оставался с ней и чтобы со мной не случилось ничего плохого.

– А ты что загадал?

– Чтобы Папá оказался моим настоящим папой, и тогда он от нас не уйдет.

– Понятно. Ты произнес желание вслух или родителям не сказал?

– Тра-ля-ля.

– Что это значит?

– То и значит. Тра-ля-ля.

– Это значит, что…

– Это значит, что я не собирался говорить им про свое желание. А потом сказал, потому что Папá отругал меня за конфеты.

– Какие конфеты?

– Вообще-то это были не конфеты. Это Папá так решил, что это конфеты. Они были у меня в кармане. Я только одну съел.

– Если это были не конфеты, Луи, тогда что?

– Тра-ля-ля.

– Ведь Папá рассердился?

– Таблетки для женщин даже не похожи на конфеты, и по вкусу тоже не как конфеты. Их просто глотаешь, и все. Папá стал спрашивать, откуда они у меня в кармане и зачем я съел таблетку. А я взял и сказал, что пил по одной таблетке в день.

– Луи, ты что, принимал женские таблетки?

– Конечно.

– Но зачем?

– Чтобы превратиться в девочку.

– Зачем тебе это нужно?

– Чтобы не стать насильником. Я сказал это Папá, а он стал кричать на Маман и обзывать ее патологической лгуньей и к чему это привело и тра-ля-ля, а я попытался их помирить и сказал вслух свое желание. Ну, которое я сказал – чтобы он оказался моим настоящим папой. Ведь если бы он был моим настоящим папой, я не стал бы пить таблетки. Так что это Папá виноват, а не Маман.

– И что было дальше?

– А потом я сказал, что знаю, кто мой настоящий отец, это насильник Жан-Люк, и он очень сильно подвел Маман. И теперь ей не хочется, чтобы я вырос и стал такой же. А я ведь тоже не хочу, потому что насильникам отрезают пиписьки, и мне тоже отрежут, чтобы я не стал насильником. Может, я даже сам ее себе отрежу, у меня есть перочинный ножик. Но сначала я попробую принимать женские таблетки.