Книга Темное разделение, страница 101 – Сара Рейн

Я постепенно узнаю своих дочерей. Соррел — открытая и доверчивая, она как будто вышла невредимой после всего этого, но Виола… Виола тревожит меня своим молчанием, и иногда в ее взгляде ощущается тяжесть, которой не должно быть в глазах четырнадцатилетней девочки. Да, с Виолой нужно будет бережно обращаться.

Энтони Раффан посетил девочек — я вижу, как Соррел краснеет при нем, что заставляет меня с еще большей решимостью добиваться встречи с докторами.

Хотелось бы думать, что мне удастся найти эту девочку, Робин, но Энтони сказал, что ее забрали из Мортмэйна вскоре после моего посещения, и он никогда не слышал больше о ней. Я думаю, он уверен в том, что она исчезла в злом мире борделей и шоу уродов Мэтта Данси, и не верится, что мы найдем ее.

Флой уже начал писать историю Виолы и Соррел, он думает написать ее, как если бы они были одним лицом, воздействие тогда будет сильнее, так что его героиня будет вымышленной. Но история Мортмэйна и история Виолы и Соррел будут подлинными.

Он возвращается во Францию на следующей неделе, к своим военным статьям, и он снова будет помогать Красному Кресту в полевых госпиталях, что разбиты там для помощи раненым. Не знаю, когда увижу его снова и увижу ли вообще.

Но скоро начнется новый год — 1915-й, — и война, возможно, скоро закончится, и мы с Флоем наконец будем вместе.

* * *

Было еще не очень поздно, когда разговор в белом, наполненном светом доме, завершился, и Гарри с Симоной отправились гулять. Они шли по прибрежной тропинке и вышли на узкую дорожку, усыпанную галькой, и дошли до бледного берегового пространства. Было холодно, воздух колол щеки, и они оба были в шарфах и куртках с капюшоном, но это был какой-то добрый холод.

— Я люблю это место больше всего на свете, — сказала Симона, остановившись в конце узкой тропинки. — Моя мать приехала сюда после того, как я поступила в университет, — я думаю, она почувствовала себя свободнее, а вскоре появился Мартин. Он несколько лет работал в исследовательской группе в Канаде, но вернулся в Англию, когда мне исполнилось восемнадцать. И тогда они купили дом и поселились вместе. Они по-прежнему проводят часть года в Канаде, но они здесь уже давно. Сюда я приезжала на каникулы и на выходные. Мартин — лучшее событие в жизни моей матери.

— Я думаю, что ты — лучшее в ее жизни. Я думаю, что ты — лучшее в моей жизни… Черт, не могу поверить, что сказал это. Еще через сутки я начну писать стихи для тебя!

— Не будь таким циничным.

— Я тоже не хочу быть циничным.

Она обернулась, чтобы взглянуть на него, и неожиданно улыбнулась. Так же неожиданно для себя Гарри сказал:

— Я люблю твою улыбку.

— Тебе улыбка Анжелики нравится так же?

— Нет, далеко не так, — признался Гарри совершенно чистосердечно. — История с Анжеликой закончилась, едва начавшись. Я хотел с ее помощью быть ближе к тебе. Но я запутался на пути к тебе.

— Да, я поняла, — сказала Симона сухо, и Гарри посмотрел на нее.

— Я не ангел, Симона.

Улыбка снова показалась на ее лице.

— Я знаю. Мне совсем не хочется, чтобы ты был ангелом.

— Хорошо, я надеюсь, что ты не хочешь, чтобы я был ангелом сейчас, потому как я довольно долго ждал, чтоб мы остались наедине… эта тропа ведет на берег?

— Да. Она немного скользкая, так что нужно идти осторожно.

— Возьми лучше меня за руку.

Они спустились по гальке и вышли на побережье.

— Боже, спуск очень крутой. Не отпускай мою руку, я боюсь потерять тебя.

— На скользкой тропе?

— И здесь, и вообще.

— Солнце начинает садиться, — сказала Симона после недолгого молчания. — Это мое любимое время суток.

— И мое тоже.

— Но нам надо подождать минут десять, прежде чем мы пойдем по берегу, потому что в это время солнце еще слепит глаза.

«Рука в руке в лучах заката?» — спросил внутренний голос Гарри, но он только сказал:

— Хорошо. Посидим на этих камнях, пока солнце опустится ниже.

Камни были теплые, нагретые солнцем.

— Я начала читать книгу Флоя вчера вечером перед сном, — сказала Симона. — Местами я плакала, но это прекрасное творение. Хочу читать не останавливаясь.

— Он вызвал у меня те же чувства.

— Как ты думаешь, можно ли будет переиздать ее? Так, чтобы она продавалась в магазинах.

— Это было бы здорово, правда? Мы можем попытаться. — Он поколебался и сказал: — Симона, кроме книги, я принес для тебя вот это.

Он вынул из кармана своей куртки старый конверт и маленькую фотографию в серебряной рамке, которую он взял с камина в доме Роз, пока никто не видел. Это была старинная прямоугольная рамка, и серебро немного потускнело. Но на карточке было два человека, стоящие рядом: темноволосый мужчина около сорока лет, с тонкими чертами лица и узкими умными глазами, который одной рукой обнимал женщину. У нее были высокие скулы и довольно крупный рот. Было трудно определить цвет ее волос по потускневшей сепии фотокарточки, но можно было догадаться, что у нее матовая кремовая кожа, что часто бывает у женщин с каштановыми волосами.

Симона долго разглядывала карточку и затем перевернула ее. Там на оборотной стороне размашистым почерком прежних времен было написано: «Филип Флери и Шарлотта… Франция. Октябрь 1920».

— Флой, — сказала наконец утвердительно Симона.

— Да.

— Он немного похож на тебя.

Гарри не ожидал этого. Он не видел особенного сходства между собой и Флоем. Но прежде чем он открыл рот, Симона сказала:

— И Шарлотта? Это то «Ш.» в посвящении?

— Я так думаю. Это резонный вывод.

— Жена Флоя? Были ли они женаты?

— Я не знаю. Но кажется, им очень хорошо вместе, правда? — сказал Гарри. — Не думаю, что мы когда-либо узнаем, были ли они женаты. — Он поднялся: — Солнце уже в море. Теперь можно спуститься. Пойдешь со мной?

Симона помолчала, изучающе глядя на него, и затем спросила:

— В закат?

— Почему нет? — сказал Гарри и протянул ей руку.