Онлайн книга «Последний путь под венец»
– Ну-ну, не волнуйтесь! – сказал мне доктор и улыбнулся так тепло, проникновенно и искренне, что я немедленно заволновалась. Несмотря на вполне заслуженную репутацию светила пластической хирургии, доктор Синельников был вызывающе молод и возмутительно хорош собой. «А при его работе иначе и нельзя! Знаешь такое выражение – «торговать лицом»? Это как раз про нашего дорогого Виктора Васильевича!» – внутренний голос умерил мое болезненное волнение здоровым цинизмом. – Все будет хорошо! Вот тут станет ровно, тут гладко, а тут я все соберу, отрежу и подошью! Доктор длинными чуткими пальцами изобразил пару сложных завитушек у моего лица, а затем тактично притушил сияние ослепительной улыбки. – Но должен вас предупредить, что природную асимметрию вашего лица я, разумеется, не исправлю. – Природную асимметрию? – встревоженно повторила я, покосившись на тонированную дверцу аптечного шкафчика. В золотисто-коричневом стекле отразилась немного испуганная, но вполне симпатичная физиономия без ярко выраженных дефектов, если не считать таковыми глубокие и темные круги под глазами. Но как раз их Виктор Васильевич обещал бесследно разогнать магическими пассами со скальпелем. – Конечно! Доктор снова ласково улыбнулся. – Она есть у всех. Вот у вас, например, один глаз чуть крупнее другого, он более выпуклый, его внешний уголок расположен немного выше, да и правая бровь заметно приподнята, тогда как левая скула… – Достаточно! Я поспешила остановить инвентаризацию непоправимых дефектов моего лица прежде, чем неосторожные слова излишне зоркого и честного доктора приведут меня к пораженческой мысли, что в данном случае имеет смысл использовать уже не скальпель, а гильотину. – Бог с ней, с моей природной асимметрией… «Ах, так, значит, у тебя есть природная асимметрия?! – заинтересованным эхом повторил мой внутренний голос. – Ну, теперь хотя бы понятно, почему тебе всегда так трудно подобрать новые туфли: если левая впору, то правая обязательно жмет! Все, впредь никаких претензий к производителям обуви, это не у них локтевые суставы совмещены с тазобедренными, это все твоя собственная природная асимметрия!» Я намертво задавила желание учинить запоздалые разборки и выяснить, к кому же я все-таки могу быть в претензии по поводу своей асимметрии. В воображении, однако, промелькнул пугающий образ дородной акушерки, с размаху прикладывающей новорожденное дитятко к тугой материнской груди. Повзрослевшее дитятко в моем лице сурово насупилось и твердо сказало: – Все. Хватит. Я уже готова! – Насколько готовы? – Виктор Васильевич испытующе прищурился. – На все сто! – заверила я и придвинула к нему полностью оплаченный счет из кассы клиники. Я уже настроилась на превращение из гадкого утенка в прекрасного лебедя. – Тогда порисуем? Доктор с готовностью выдернул из нагрудного кармана халата синий маркер. Я закрыла глаза и подставила физиономию. Перед пластической операцией пациентов всегда разрисовывают, как индейцев, вступающих на тропу войны. Хирурги утверждают, что подобие татуировки необходимо им в качестве трафарета, однако я подозреваю, что это не вся правда. По-моему, операционной бригаде так намного веселее работать! Я и сама не удержалась от нервного смешка, увидев свое лицо после того, как Виктор Васильевич вдохновенно расписал его маркером. Художество знаменитого доктора по стилю соответствовало бессмертному детскому шедевру «Точка, точка, запятая – вышла рожица кривая», но по сложности превосходило его в разы. Это в самом скором будущем однозначно обещало моей рожице кривизну головокружительных «Американских горок». Я уже имела некоторое представление о том, какой эффектной будет моя внешность непосредственно после операции. В двухместном номере стационара, куда меня поселили сегодня утром, моей соседкой оказалась еще одна пациентка Виктора Васильевича. Это была пятидесятилетняя дама по имени не то Аделина, не то Аделаида – я не запомнила полную версию. Аде блефаропластику сделали накануне нашей встречи – вчера. Не знаю, как она выглядела до того, наверное, вполне по-человечески и даже по-европейски: белокожая, с золотыми локонами. Теперь же Ада поразительно походила на противоестественный гибрид типичного представителя монголоидной расы с бамбуковым медведем-пандой. Лицо у нее было желтое, площадь его заметно расширилась, а в тех местах, где у людей бывают глаза, у моей соседки имелись заплывшие щелочки, окруженные большими багрово-черными синяками. Естественно, жизнеспособность у гибридной монголоидной панды была так себе: об остроте ума и зрения после блефаропластики не приходилось ни говорить, ни думать. Едва войдя в нашу общую палату и увидев лицо соседки, я не сдержалась и воскликнула: – Ой, мамочка! На что почти слепая и еще одурманенная остаточным наркозом Ада с материнской нежностью отозвалась: – Котенок, детка, доброе утро! Пришлось объяснять бедной женщине, что я не котенок, не ее детка, и что нынешнее утро добрым называется сугубо для проформы, так как мне тоже вот-вот предстоит принять пассивное участие в курсах пластической кройки и шитья маэстро Синельникова. После этого Ада всякую материнскую нежность утратила и в пугающих подробностях пересказала свои ощущения до операции и после нее. Саму двухчасовую процедуру она крепко проспала, за что сердечно благодарила анестезиолога Антона Ивановича. Лично у меня к этому уважаемому специалисту на данный момент имелась только претензия: вчера он строго-настрого запретил мне есть и пить перед операцией, которая была назначена на утро. Однако день уже перевалил на вторую половину, к операционному столу меня все не звали, а к обеденному я так и не сходила. Теперь мой желудок укоризненно бурчал, а стремительно расшатывающаяся нервная система болезненно ныла, вымогая стабилизирующую шоколадку. Немного подумав, я изобрела компромисс: спуститься в буфет для посетителей клиники и взять там одну-единственную чашечку чая. Не в нарушение строгого запрета анестезиолога, а сугубо для того, чтобы запить две таблетки, выданные мне час назад процедурной медсестрой! Что это за неведомое снадобье, сестрица не объяснила, заявила только: – Надо выпить. – Ну, надо, так надо! – сказала я теперь сама себе, опуская крошечный бумажный фунтик с таблетками в левый карман пиджака. В правом кармане весело бренчала мелочь. Я подумала, что на пустой чай мне ее вполне хватит, и не стала брать с собой кошелек. Переодеваться тоже не стала, только надела большие темные очки, чтобы не пробуждать в посторонних людях избыточное чувство прекрасного своим изумительным расписным лицом. Бледная курносая физиономия, разрисованная синими узорами, отчетливо напоминала прелестный гжельский чайничек. |