Онлайн книга «Secretum»
|
Во время нашей прогулки по саду мы наткнулись на площадку с двумя небольшими пирамидами. На каждой из пирамид сбоку виднелась надпись. На первой было написано: «GENII AMOENITATI Qui procul a curis ille laetus; Si vis esse talis, Esto ruralis». – Ну, мальчик мой, теперь твоя очередь, – любезно предложил мне Атто. – Я бы сказал так: «К очарованию гения. Блажен, кто не имеет забот; если хочешь быть им – живи в деревне». На другой пирамиде было начертано похожее изречение: «AMICITIAE FELICITATI In secunda, et in adversa fortuna Nil solidius amico: Hunc facilius in rure, Quam in aula invenies». – «О радостях дружбы. В хорошие, как и в плохие дни нет ничего надежнее друга: но ты скорее найдешь его в деревне, чем при дворе», – перевел я. Мы молча постояли перед пирамидами, каждый – по крайней мере, так думал я – втайне гадая, о чем думает другой. Какие мысли вызвали эти сентенции у Атто? Дух и дружба… Если бы меня спросили, какой дух обуревает его, я тут же подумал бы о двух его сильных страстях: о политике и интригах. А дружба? Аббат Мелани относился ко мне хорошо, в этом я не сомневался, с тех пор как поймал его на том, что он тайно носит у сердца мои жемчужины, прикрепив их, словно ex voto, [22] к покрывалу Кармельской Богородицы. Но, несмотря на это, был ли Атто сейчас или когда-нибудь еще хотя бы на мгновение моим другом, настоящим, бескорыстным другом, как он любил утверждать, когда ему было это удобно? Вдруг издали послышалась приглушенная мелодия – странный напев, словно песнь печальной сирены, похожая на звучание то флейты, то гамбы или даже на женский голос. – Они музицируют на вилле, – заметил я. Атто напряг слух. – Нет, это не на вилле. Музыка доносится откуда-то из окрестностей. Мы устремили наши взоры на парк, но напрасно. Внезапно поднялся ветер, и с клумб, деревьев и кустов в воздух с шорохом взметнулись бледные упавшие листья – преждевременные жертвы летней жары. – Оттуда, она слышна оттуда, – поправил себя Атто. Он указал на окно в западной стороне входного дворика, и мы подошли прямо под окна, откуда каждый мог не только видеть, но и слышать нас, тем не менее никто, как и прежде, не мешал нам бродить по парку. Я был удивлен, что нас не пытаются остановить, однако постепенно я проникся дерзким доверием к этому месту, которое до сих пор было для меня таким незнакомым и таинственным. Мы прислушивались, глядя наверх, в направлении окна (действительно, единственного открытого), откуда, как нам казалось, доносилась музыка. Однако незримый покров тишины снова опустился на парк и на нас. – Похоже на то, что им доставляет удовольствие оставаться невидимыми, – пошутил Атто. Таким образом, у нас появилась возможность поближе полюбоваться архитектурой «Корабля». Фасад, у которого мы стояли, был разделен на три части; на его ровной поверхности было углубление, занятое на первом этаже красивым портиком с арками и колоннами, над которыми на уровне второго этажа тянулась терраса. Мы направились к портику. – Синьор Атто, посмотрите сюда. Я показал Атто надпись на латыни над каждым их четырех люнетов портика: «AERIS SALUBRITAS, LOCI SUBLIMITAS, URBIS VICINITAS, DOMUS COMMODITAS». – «Здесь целебный воздух, превосходное место, близость города, удобный дом», – перевел Атто. – Настоящий гимн, спетый Эльпидио Бенедетти своему дому. Две другие надписи похожего содержания были над двумя дверями: «Agricola semper in proximum annum dives est. Laudato ingentia Rura, exigum colito». – «Крестьянин всегда богат в будущем году. Восхвалим большие поля, обработаем малые». Занимательно. Посмотри, этого здесь полным-полно. Атто предложил мне зайти в портик. Оглядев фасад, я увидел множество изречений, немного поблекших, сгруппированных по три над каждой колонной и покрывавших стены, словно лес. Я прочел первый девиз, а за ним и остальные. «Скромность – мать всех добродетелей». «Не все авторы – мудрецы». «Хороший друг лучше сотни родственников». «Один враг – слишком много, сто друзей – мало». «Один мудрец и один безумец знают больше, чем просто один мудрец». «Уметь жить важнее, чем уметь говорить». «Одно порождает другое, а мир управляет ими». «Имея немного ума, можно править миром». «Миром правят мнения». По сторонам лоджии были расположены полуколонны, и на них тоже было достаточно цитат: «Никто при дворе не веселится больше, чем дурак»; «Загородный дом – лучшее место для размышлений и наслаждений мудреца». – Я уже слышал о надписях на «Корабле», – сказал Атто, вместе со мной изучая, их, – но я никогда не думал, что их так много и что они повсюду. Действительно, достойный внимания груд. Браво, Бенедетти! Хотя не все они выросли на его навозе, – с коварной улыбкой заключил он. – Что вы хотите этим сказать? – «Миром правят мнения», – процитировал Атто елейным дребезжащим голоском, одергивая одежду так, чтобы она походила на скуфью, потом со строгой миной на лице поднял брови. И приложил два пальца к верхней губе, изображая усы. – Его преосвященство кардинал Мазарини! – воскликнул я. – Одна из его любимых поговорок. В отличие от других, эту он никогда не записывал. – А какие изречения, кроме этого, вы узнали еще? – Дай посмотрю… «Скромность – мать всех добродетелей» – это изречение Папы Климента IX, моего хорошего друга, царствие ему небесное. Потом… «Хороший друг лучше сотни родственников». Это часто повторяла мне когда-то ее величество Анна Австрийская, покойная мать христианнейшего короля Франции… Ты что-то сказал? – Нет, синьор Атто. – Ты уверен? Я мог бы поклясться, что слышал что-то похожее на… да, на шепот. Мы осмотрелись, немного обеспокоенные. Ничего не обнаружив, мы продолжили нашу экскурсию, как вдруг снова раздалась та же мелодия, только в этот раз гораздо слабее, почти неслышно. – Фолия, – сказал аббат, – а здесь она и вправду служит хорошим фоном. – Действительно, здесь все как-то слишком высокопарно, – согласился я. – Ты не знаешь, что это? Мелодия, которая там звучит, – это вариации на тему фолия. По крайней мере, мне так кажется по тому маленькому отрывку, что я услышал. |