Онлайн книга «Темный мир. Равновесие»
– Я не умею петь, – пробормотал Сэм. – Даша, ты должна знать много стихов на память, – не унимался Гриша. – Почитай нам. – «Ко мне он кинулся на грудь, но я успел в него воткнуть и там два раза повернуть свое оружье…» – А повеселее? – Это веселое. – Давай тогда в города играть? Я говорю «Москва», а ты, Сэм? – Лондон. – Ты не понял. Надо сказать город на «а». – Я все понял. Звук его голоса мне не понравился; я быстро освободилась из рук Сэма. Заглянула в глаза… и отпрянула. Спрыгнула на пол, попятилась к стене. Тот, кто только что был Сэмом, вальяжно уселся на одеяле: – Ну что, посвященные? Готовы к разговору? Гриша молча отодвинулся от него. Я стояла на полу в одних носках. От бетонных плит несло диким холодом. А может, не бетон был причиной. – Мы будем разговаривать, – я старалась, чтобы голос звучал твердо, – только после того, как ты отпустишь Сэма, откроешь нам выход из подземелья… – Что еще? – он издевательски улыбнулся. – Дарья, в моей власти выпустить тебя в помещение, где есть сортир. Нехорошо говорить о любви, доверии, верности, а самой только и думать, что о переполненном мочевом пузыре. – Заткнись, – Гриша ощерился. – Или что? – Или я тебе нос сломаю! – Ты сломаешь нос Сэму, – прошептала я. – Колдун в Лондоне. Тот, что сидел на одеяле, довольно кивнул: – Да, именно так. А хочешь знать, что происходит снаружи? Гриша, ты хочешь знать, что с Лизой, жива ли она? Гриша вскочил, вне себя от ярости и страха: – Чего тебе надо от нас?! – Повиновения, – сказал он другим голосом, грубо и повелительно. – Игры закончились. Сейчас ты, Григорий, нарисуешь рамку… – Куда?! – Куда хочешь. Откроется, куда желаю я. Дарья войдет одна, и мы продолжим разговор в непринужденной обстановке. – Нет, – сказала я. – Мы выйдем отсюда только все вместе. – Ты заставляешь меня делать кое-что, чего я бы не хотел. Тот, что был Сэмом, дернулся, как человек, засыпающий сидя, или марионетка, у которой резко ослабли веревочки. Удержал равновесие, поднял голову, коснулся виска: – Опять?! Это был Сэм. – Опять это случилось, да? Он был здесь? Слов не нашлось, я просто кивнула. Сэм зажмурился. У него на лице было написано такое отчаяние, что мне захотелось обнять его и утешить – но я боялась. Боялась, что в моих объятьях вдруг окажется тот… другой. Жуткий. Это что – навсегда? Я больше не смогу касаться Сэма, быть с Сэмом, потому что всегда буду помнить, как из его глаз на меня глядел чужой неприятный человек?! – Надо было… приглашать его, когда у меня был семинар по философии, – Сэм вдруг широко улыбнулся. – Он бы отвечал… за меня… Чего-нибудь наврал бы про поэтику Аристотеля. Кстати, хороший способ сдавать экзамены… Это было отчаянное мужество – пытаться шутить сейчас, в его положении. Я поняла, что горжусь сквозь слезы. – Даша, не верь ему, пожалуйста. Я не кукла, у меня есть… Улыбка застыла на его лице. Он вскрикнул, как от внезапной сильной боли. Правой рукой подхватил левую. Поднес ладонь к лицу… И зашипел, забился, прижимая руку к груди, пытаясь сдержать крик. Я бросилась к нему, пытаясь понять, что случилось, но Сэм прятал руку. Ему было невыносимо больно и с каждой секундой больнее. – Оставь его в покое! – закричала я, обращаясь к бетонному потолку в сырых потеках. – Отстань от него! Не трогай! Я пойду! У Гриши тряслись руки, когда он рисовал на стене кривое, кособокое граффити. * * * После спертого воздуха подземелья здесь дышалось легко, как в лесу, а после темноты и тусклой лампочки свет резал глаза. Где-то пели птицы. Канарейки. Экзотическое дерево росло из гигантской кадки, рядом вкрадчиво журчал фонтан, и красные рыбы, каждая размером с лапоть, плавали в прозрачной воде над темным зеленоватым дном. Мои глаза привыкли к свету. На самом деле он мог показаться ярким только после подземной тьмы: огромные окна были наполовину прикрыты мягкими шторами, а снаружи к стеклам льнули оранжерейные растения. На обшитой деревом панели за моей спиной испарялось очертание Гришиного граффити. А впереди, посреди комнаты с деревом и фонтаном, стоял письменный стол – вычурный и древний, он мог принадлежать какому угодно французскому королю, но я не стала рассматривать завитушки. Мой взгляд остановился на предмете, помещенном в центр стола. Это была пластиковая кукла, в точности похожая на Сэма. Так называемая «портретная кукла» – я знаю, их делают мастера на заказ. На кукле была одежда, совсем как настоящая, и я даже смутно помнила, что видела на Сэме эти брюки и эту рубашку. Стеклянные глаза смотрели в потолок. Лоб, щеки, скулы были расписаны сложными письменами – их наносили тонким черным фломастером, а потом стирали, и снова наносили, так что кукла-Сэм стал похож на австралийского аборигена в татуировке. Но хуже всего была коробка с инструментами, стоявшая здесь же, на столе. Набор кукольного палача: крюки и пилы. Иглы и щипцы. На левой руке игрушечного Сэма не хватало безымянного и мизинца, на их месте белел скол. То, что осталось от пальцев – пластиковая крошка, – валялось рядом. – Палач, – сказала я вслух. – Мерзавец. – Вяло, беззубо, – сказали у меня за спиной. – Ты филолог или кто? Я обернулась. Он выглядел ровно так же, как на фотографии с Сэмом, – хищный, насмешливый, с виду лет пятидесяти. Или ста пятидесяти. Или тысячи с чем-то лет. С такими, как он, ничего нельзя сказать наверняка. И он улыбался – не зловещей, а вполне располагающей улыбкой, при этом белые зубы блестели, а на щеках играли ямочки. – Зачем вы это делаете? – спросила я совершенно искренне. – Он же вам… сын все-таки! Он покачал красивой седеющей головой: – Он мне не сын, и ты прекрасно знаешь. А я ему не папа. Он говорил с едва заметным акцентом, плавно и вкрадчиво. От его голоса мороз продирал по коже. – А кто он? Кто? Он показал на куклу на столе: – Вот кто… Вот его настоящая суть, образ, обличье, как это объяснить поточнее… – Вранье! – Ты хотела в туалет? – Он издевательски улыбнулся. – Удобства слева от входа. * * * То, что он называл «удобствами», оказалось круглым залом с расписным потолком. В центре поблескивал небольшой бассейн, рядом бурлила, как адский котел, круглая ванна-джакузи, по стенам живописно струилась вода, и скрытые лампочки подсвечивали ее опаловым теплым светом. Пели невидимые птицы, в зарослях лиан таился унитаз, достойный императора. На дне раковины для мытья рук лежали круглые камни, пятнистые и разноцветные, будто яйца в экзотическом гнезде. |