Книга Серафина, страница 39 – Рейчел Хартман

— Я… я знаю, что нельзя было этого делать. Простите, — пробормотала я. С чего это вообще показалось мне хорошей идеей? Почему я так легко бросилась обманывать совершенно незнакомых людей, а с ним самим поговорить не решилась? Я осторожно открыла кошелек, следя, чтобы из него никаким боком не показалась квигская фигурка, и отдала принцу монету.

— Мой учитель, Орма, узнал кое-что, что может быть связано с появлением этого дракона. Я обещала ему поговорить с вами.

Люциан Киггс молча изучил монету в свете фонаря. Раньше он был так словоохотлив, что его теперешнее молчание меня нервировало. Что ж, вполне естественно, что он встревожился, узнав, что я говорю от чужого имени. А как еще ему было реагировать? Псы небесные, я сильно просчиталась, решившись дурить его стражу.

— Ему прислали эту монету после похорон вашего дяди, — продолжила я упрямо. — Орма утверждает, что она принадлежит его отцу.

— Значит, вероятно, так оно и есть, — сказал он, изучая решку. — Драконы знают свои монеты наперечет.

— Его отец — генерал Имланн, попавший в опалу и изгнанный за накопительство.

— Накопительство обычно не наказывается изгнанием, — заметил принц; губы его сжались в тонкую линию. Даже смутная тень — и та казалась недоверчиво-скептичной.

— Как я понимаю, Имланн виновен и в других преступлениях тоже. Орма не вдавался в детали. — Ну вот, я уже опять начала врать. Какой-то порочный круг. — Он считает, что Имланн здесь, в Горедде, и возможно, планирует как-то навредить ардмагару, или саботировать торжества, или… Он не знает точно. Увы, это лишь расплывчатые предположения.

Люциан Киггс перевел взгляд с меня на монету и обратно.

— Вы не уверены, есть ли основания для опасений.

— Да. Я надеялась, что в разговоре с рыцарями выясню какую-нибудь деталь, которая помогла бы Орме установить, что тем драконом был Имланн. Не хотелось тратить ваше время на догадки.

Он сосредоточенно наклонился вперед.

— Имланн мог желать зла моему дяде?

Теперь ему стало интересно, это было неизмеримое облегчение.

— Я не знаю. Совет решил, что дракон имел какое-то отношение к смерти принца Руфуса?

— Совет мало что решил. Половина собравшихся считала, что рыцари все это придумали, чтобы всполошить людей и не допустить приезда Комонота.

— А что думаете вы? — не отступилась я.

— Я думаю, что собирался поговорить с рыцарями сам, и тут вдруг выяснил, что с ними кто-то уже разговаривает от моего имени. — Он погрозил мне пальцем, но не всерьез. — И какие впечатления? Они вправду видели дракона?

— Да.

Он поднял бровь.

— Почему вы так уверены?

— Я… я думаю из-за деталей, которые они запомнили — и которые упустили. Увы, не могу сказать, что это больше, чем просто интуиция.

А еще я умолчала, что сама была не новичком во вранье, и оттого имела представление о подобных вещах.

— Не стоит так поспешно сбрасывать интуицию со счетов! Я советую своим людям прислушиваться к внутреннему голосу. Конечно, насчет вас они ошиблись. — Он бросил на меня раздраженный взгляд, но потом, похоже, передумал. — Поправка. Они ошиблись, поверив, что я дал вам разрешение поговорить с заключенными, но они были правы насчет вас самой.

Как он умудрялся по-прежнему нормально ко мне относиться после того, как отвратительно я с ним обошлась? Меня окатило теплой волной стыда.

— Про… простите меня…

— Ничего страшного. — Он отмахнулся от моих смущенных слов. — В общем-то, все вышло даже удачно. Мы с вами, кажется, движемся к общей цели. И теперь, разобравшись, можем помогать друг другу.

Он думал, что я прошу прощения за ложь, но в этом я уже покаялась.

— И еще… э-э-э… простите за то, что я вам сказала. Вчера.

— А! — Он наконец улыбнулся, и тревожный узел у меня в груди ослаб. — Вы, значит, еще и из-за этого молчали. Забудьте. Я уже забыл.

— Я вам нагрубила!

— А я оскорбился. Все вышло прямо как по учебнику. Но давайте оставим это в стороне, Серафина. Мы в одной команде. — Я не поверила его легкомысленному тону, принц заметил мои сомнения и добавил: — У нас с Сельдой был о вас долгий разговор. Она удивительно красноречиво вас защищала.

— И даже не упомянула, что я раздражительная?

— О, конечно, упомянула. И она права. — Его, кажется, позабавило выражение моего лица. — Хватит дуться. Нет ничего плохого в том, чтобы укусить, если вам наступили на хвост. Вопрос только в том, что я сделал?

Укусить… Хвост… Я скрестила руки на груди.

— Сельда заметила, что вы не любите разговоры о личном, а я определенно пересек черту. Вот. Приношу извинения.

Я в смущении уставилась на свои ноги.

— Но конкретно в этом случае, — продолжал принц, — мне кажется, было еще кое-что. Вы ведь на самом деле ответили на мой вопрос. — Он самодовольно откинулся на стену, будто отгадал какую-то сложную загадку. — Я спросил, каково это — быть такой талантливой, и вы предложили мне самое прямое сравнение: так же, как быть бастардом! И, немного поразмыслив, я понял. Все пялятся на вас из-за чего-то, над чем вы не имеете власти и чего не добивались. Ваше присутствие смущает других людей. Вы всегда на виду, хоть на самом деле не хотите выделяться.

На долю секунды у меня перехватило дыхание. Что-то внутри дрогнуло, словно струна уда, тронутая его словами, и мне почудилось, если вдохну, она умолкнет. Он не знал правды обо мне и все же понял глубоко спрятанную истину, которой никто больше не замечал. И, несмотря на нее — или, может быть, из-за нее, — решил, что я заслуживаю доверия, заслуживаю серьезного отношения. От того, как он поверил в меня, на одно головокружительное мгновение мне захотелось стать лучше, чем на самом деле.

Глупо позволять себе такие мысли. Я была чудовищем — и этого никак не изменить.

Я едва не сорвалась на него, чуть было в самом деле не выпустила чудовище, но что-то меня остановило. Он не просто анализировал меня, как какой-нибудь бесстрастный дракон. Он рассказывал мне в ответ истину о себе. И она сияла, словно бриллиант. Это было необычно — и очень щедро. Если сейчас оттолкнуть этот дар, другого не будет. Я вдохнула и дрожащим голосом произнесла:

— Спасибо, но… — Нет, никаких «но». — Спасибо.

Он улыбнулся.

— Вы не так просты, как кажется на первый взгляд. Этот вывод я сделал уже не один раз. Кто из порфирийских философов вам больше всех импонирует?

Вопрос был такой внезапный, что я чуть не рассмеялась, но по крайней мере он наконец снова разговорился:

— Вы узнали ту цитату, и я подумал: наконец-то человек, который читал Понфея!

— Боюсь, недостаточно. У папы были его «Избранные сочинения»…