Книга Грезы наяву, страница 4 – Барбара Картленд

— Это точно! — согласился Джонсон. — Капитан всегда говорил: «Все хорошее и даже плохое можно сделать лучше, если подумать об этом, сидя верхом на коне».

Мелита улыбнулась сквозь слезы.

— Я так и слышу, как папа это говорит. Вот я сяду в седло, поскачу и подумаю. Но благодаря вам, Джонсон, мне стало гораздо легче, потому что вы разрешили мою проблему. Я боялась, что ста фунтов вам покажется недостаточно.

— Обойдемся, — стоически заявил Джонсон.

Взяв дамское седло Мелиты, он направился к Эросу, а она побежала переодеваться.

Десять минут спустя, проезжая по раскинувшемуся за их домом полю, Мелита чувствовала, как лежавшая весь день у нее на душе тяжелым бременем тоска постепенно отпускает ее.

Ее угнетало не только горе от потери обожаемых родителей, но и необходимость расстаться с Эросом. Он так много для нее значил, что будущее без него казалось невозможным. Зная, что девочка очень любит лошадей и к тому же нуждается в занятиях и развлечениях, отец подарил ей Эроса на день рождения пять лет назад.

Семья находилась в это время в затруднительных обстоятельствах, так как лошади, которых готовил к скачкам капитан Уолфорд, не оправдали его ожиданий.

Да еще к тому же, несмотря на просьбы жены не рисковать понапрасну деньгами, он потерял значительную сумму, ставя на лошадей, которые либо не одолели препятствий, либо их обошли уже у самого финиша.

И вот именно тогда на ярмарке капитан Уолфорд увидел жеребенка, которого отдавали всего за несколько фунтов. Человек, по случаю купивший его, просто хотел от него избавиться, а капитан усмотрел в жеребенке большие возможности.

Он купил его, привез домой и подарил Мелите. И с того самого момента ее восторгу и счастью не было границ.

Она не только приучила Эроса идти на зов, но и проделывать по ее команде всевозможные трюки.

Когда она напевала, жеребец вальсировал на задних ногах, наклонял голову, когда девушка приказывала ему сказать «да», и тряс головой, если Мелита говорила «нет».

Со временем она обучала его все новым фокусам, пока отец не сказал ей, смеясь:

— В нем больше человеческого, чем в некоторых людях, и, уж конечно, гораздо больше ума!

Мысль о необходимости продать любимца терзала Мелиту со дня смерти родителей.

Она знала, как у них было мало денег, и опасалась, что после уплаты долгов вообще ничего не останется.

К счастью, небольшая сумма, положенная ее дедом в банк на имя ее матери, возросла настолько, что стала приносить почти пятьдесят фунтов дохода в год, почти столько же, сколько получал ее отец в виде процентов с капитала, которым он не имел права распоряжаться.

Теперь все это принадлежало ей, и, хотя денег было совсем немного, они, по крайней мере, позволили ей сохранить Эроса.

В этот вечер, ложась спать в маленькой спальне, своей бывшей детской, Мелита благодарила Бога, позволившего ей сохранить ее друга, и молилась о том, чтобы ей не пришлось задержаться надолго в Сэрл-Парке.

«Если я их не буду устраивать, — рассуждала она сама с собой, — они скоро откажутся от моих услуг. И тогда, быть может, тетя Кэтрин не захочет больше со мной возиться и позволит мне остаться дома».

Мелита понимала, однако, что слишком на это рассчитывать не приходится.

Хотя тетя Кэтрин и не имела желания держать при себе племянницу-сироту, она придавала большое значение родственным связям.

Мелита помнила, как ее мать часто смеялась над беспокойством своей родни по поводу того, «что скажут люди».

— Родственники страшно злились на меня, когда я убежала с твоим отцом, — сказала она как-то Мелите, — больше всего опасаясь, что скажут об этом люди. Если бы он был богат и знатен, они бы закрыли на все глаза. Но так как он не имел средств и вынужден был уйти из полка, они не могли мне этого простить.

— А чего они опасались? И о каких людях ты говоришь? — спросила Мелита.

— Люди из их близкого окружения, их друзья и знакомые, — объяснила мать. — Когда ты вырастешь, Мелита, ты увидишь, что общество оградило себя цепью неписаных законов и правил. Многие из них лишены всякого смысла, но они существуют, и их придерживаются.

— Какие правила?

Мать взглянула на отца, с усмешкой прислушивавшегося к их разговору, и он сказал:

— Прежде всего одиннадцатая заповедь.

— О чем она? — спросила Мелита.

— Грешить греши, но не попадайся!

— Гарри, как ты можешь говорить такое при ребенке! — воскликнула мать.

— Если она не узнает этого от меня, — возразил отец, — ей придется постичь это самой. — Тайным прегрешениям, Мелита, в обществе не придают значения, — продолжал он. — Их осуждают, когда они становятся явными, и клеймят, когда они попадают в газеты!

Мелита была слишком мала тогда, чтобы понять, о чем идет речь, но позже, когда она стала старше, смысл отцовских слов дошел до нее.

Она узнала — не от родителей, а от их друзей, — что семейные люди могли вступать в любовные связи, но на это смотрели сквозь пальцы до тех пор, пока любовники вели себя благоразумно и не выставляли свои отношения напоказ.

Романы принца Уэльского [1] служили бесконечным источником сплетен. Мелита видела его однажды на скачках, куда взял ее отец. Принц показался ей очень внушительным, хотя и не особенно красивым.

Его окружала толпа роскошных красавиц, и по дороге домой Мелита наивно спросила отца, была ли с ним принцесса Александра.

— Нет, конечно. Зачем ему супруга, когда с ним соблазнительная леди Брук, — отвечал он, не подумав.

— А почему? — спросила Мелита.

Ответа не последовало, и только год спустя, когда в свете заговорили о страстном увлечении принца, Мелита поняла, в чем суть. Однако, поскольку законная супруга его высочества и лорд Брук, казалось, ничего не имели против, какое кому до этого было дело?

Мелите все это казалось странным и совсем непохожим на поведение ее родителей.

Они были так счастливы вместе, что стоило только увидеть радостное выражение лица ее матери, когда отец возвращался домой, и услышать, как он нежно здоровается с ней, чтобы понять, что для них никого в мире больше не существовало.

«Таким и должен быть брак», — думала про себя Мелита.

Она понимала, почему ее мать не завидовала своим двум сестрам, ведущим блестящую светскую жизнь, чьи фотографии постоянно появлялись светской хронике.

— Ты так прекрасна, мама, — сказала она однажды. — Я бы хотела, чтобы у тебя были дорогие платья и драгоценности и чтобы ты была царицей бала.