
Онлайн книга «Богатые тоже скачут, или Где спит совесть»
![]() – На этот раз… – грозно сообщил мне Никос, врываясь в комнату. Я лежала молча и глазела на амуров, пересчитывая струны в лирах и складочки на пухлых ножках. – Ты меня слышишь? – остановил свою прочувствованную речь мужчина. Конечно нет! Я ж в прострации. Понимать нужно! Там свои законы! Прикидываешь?.. – Джул?!! – Он помахал у меня перед носом ладонью и сбил меня со счета. Я уже была на сто тридцать восьмом целлюлите. – ДЖУЛ!!! Во орет, орУнгутанг окультуренный! Я в курсе, как меня кличут! – ТЫ СЛЫШИШЬ? Тупой, еще тупее! Повторяю, у меня амнезия и прострация. Третьему тут делать нечего! Для приличия Никос потряс меня за плечи. Я поколыхала декольте, но реагировать сочла ниже своего достоинства и считать не бросила. Наконец до мужика доперло: он попал! А поскольку знойный мачо, видимо, не любил «попадать» в одиночку, то открыл дверь и завопил еще громче, созывая компанию: – ДОКТОРА!!!!! С пятью восклицательными знаками. Я знаю, что по грамматике полагается только три, но у него было пять, не меньше! Доктор пришел. И мне понравился. Я даже на пару минут пожалела о прострации и невозможности пококетничать, потому что такой милашка среди остальных мужских особей попадается редко. Прямо кандидат в ангелы! Ростом четыре фута и один дюйм для солидности, Аристарх был строен, как строительная балка (если ее распилить и сложить вчетверо), и так же несгибаем. Его абрис с Никосом не имеет ничего общего. Круглолицый живчик с почти женственными чертами лица. Милый такой темный шатен с замечательными карими глазками, из которых прямо изливалось сердечное тепло. Но не в этот раз. На Никоса он только что ядом не плевал. Выплеснул на гада столько презрения, что мне даже стало приятно: хоть кто-то вступается за мою поруганную честь и подорванное хрупкое здоровье! – Ты засранец, Никос! – кратко и емко высказался доктор, и я полностью под этим подписалась. Молча. – Я твоего мнения не спрашиваю, Ари! – взорвался в который раз Казидис. – Ты давай ее лечи! – Я не могу ее лечить! – не менее эмоционально заорал доктор. – Это не лечится! Что, так плохо? Не надо меня пугать! У меня еще где-то остались ресурсы! – Почему? Вот я бы тоже не отказалась это узнать! – Потому что тогда до полного выздоровления пациентки я буду должен исключить тебя! – не успокаивался Аристарх. – А ты не исключаешься! Тут я зауважала доктора со страшной силой и пошевелила большим пальцем на правой ноге. – Ой! – отреагировал Никос. – Она шевелится! – Естественно! – напустил на себя солидность доктор. – Она же живая! – А по ней не скажешь! – засомневался Казанова. А вот не дождешься! Я не буду реагировать! Но вот когда я встану – ты ляжешь! Причем в очень неудобной позе. И один! Дальше они очень национально поругались, и доктор вытурил Никоса из комнаты, пообещав навестить перед уходом и прописать ему пару литров… успокаивающего. Я прикусила язык, чтобы не присоветовать вдогонку снотворного со слабительным, и продолжила считать: «Двести пятнадцать, двести шестнадцать…» – Мадемуазель, – галантно обратился к пострадавшей Аристарх. – Если вы меня слышите, то позвольте выразить вам свое сочувствие и поставить в известность, что вы влипли в огромные неприятности… Угу, а я думала – меня сюда пригласили на ромашках хозяину погадать! Я хоть и блондинка, но в пестиках и тычинках тоже понимаю! – …А если не слышите, – меланхолично закончил греческий эскулап, – то… простите, вы все равно влипли! Какое выдающееся, тонкое наблюдение! Прям Сократ с Эйнштейном! И врач прописал мне покой. Слава богу, не вечный, а временный. С тем и удалился. Пока я размышляла о ромашках и фиалках, море и солнце, добре и зле, снова пришел Никос и с порога поинтересовался: – Ты тут? Нет! Это не я! Это тень отца Гамлета! Видит Всевышний, еле удержалась, чтоб не спросить: «А ты?!» – Ты – свин! – оторвала я взгляд от надоевших амуров и перевела на очумелого мужчину. – Ты умеешь говорить! – несказанно обрадовался Казидис. – А почему «свин»? – Я умею еще и орать, – погордилась я. – А свин потому, что ты умыкнул меня второй раз подряд. Это уже наглость и перебор! – Я и третий умыкну, – поделился он планами мирового господства, приближаясь к кровати. Темно-синяя шелковая рубашка свободно расстегнута, оттуда выглядывает мускулистая грудь, вопреки моде покрытая темными курчавыми волосками. Это он меня так соблазнить видом пытается? Тогда не по адресу! – А смысл? В чем прикол? – полюбопытствовала я. – Время девать некуда? – Я всегда получаю все, что… или кого… хочу, – хмыкнул он, присаживаясь на краешек кровати. – Все когда-то бывает впервые, – поджала я губы. – Скажу один раз и очень прямо, чтобы твоя одинокая извилина, отвечающая исключительно за размножение, сильно не напрягалась! Услышь и вникни: тебе здесь ничего не светит! – Ошибаешься, рыбка! – промурлыкал соблазнитель. – Гарантирую – тебе понравится! – Тебе тоже! – непоколебимо заверила его я с глубоким внутренним злорадством. Хотя это и весьма недостойно для особы ангельской наружности. – Если не понимаешь по-хорошему, то разреши сообщить тебе одну крайне неприятную вещь: ТЫ. МНЕ. НЕ НРАВИШЬСЯ! Сюрприз! – Это временно! – Очарование просто катило как Hummer. Без тормозов. – Самое постоянное – это временное! – посвятила я его в свою жизненную философию и поджала ноги. – А теперь поговорим серьезно… – С красивыми девушками вредно говорить, – пошел в лобовую атаку Никос. – С ними нужно заниматься кое-чем другим, например – лежать рядышком! – Только лежать? Я тебя разочарую: еще они умеют стоять и сидеть! – заверила я его. Устало заявила, сворачиваясь калачиком: – Уйди сам. – А то что? – самоуверенно засмеялся он. – Будешь кидать в меня подушки? Или рискнешь испортить маникюр? – Подушки не буду, – сощурила я глаза. – Пачкать не хочу. – Тяжело вздохнула, мазнув рассеянным взглядом по атласным подушкам всех форм и размеров. – Но, боюсь, придется… – О чем ты? – Никос протянул руку, чтобы погладить меня по ноге. Я сердито посмотрела на него и, метнувшись к краю кровати, разбила об угол тумбочки хрустальный графин, зажав в руке острый осколок. – Об этом, – ухмыльнулась, глядя в побледневшее красивое лицо. – Или ты уйдешь, или уйду я… но совсем. |