Книга Мумия, или Рамзес Проклятый, страница 40 – Энн Райс

– Я понимаю лучше, чем говорю, Джулия. Продолжай.

– Никто не знает, где была ее могила. Никто не знает, что стало с ее телом. Ведь тогда время мумий уже прошло.

– Не совсем так, – тихо сказал Рамзес. – Она была похоронена по всем правилам, по древнему египетскому обычаю. Без магии, без бальзамирования, но ее тело было завернуто в пелены и перевезено по морю к месту захоронения.

Он замолчал. Приложил руки к вискам и прислонился лбом к холодной чугунной ограде. Дождь усиливался. Джулии стало холодно.

– Тот мавзолей… – начал он, отступая от ограды, взял себя в руки и опять приосанился. – Это грандиозное сооружение. Он был огромный и красивый и весь покрыт мрамором.

– Об этом писали древние авторы. Но его нет. В Александрии не осталось от него даже следа. Никто не знает, где он стоял.

Царь смотрел на Джулию и молчал.

– Но я-то знаю, – наконец проговорил он.

Он ступил на мостовую, остановился под фонарем и стал рассматривать тусклую желтую лампочку. Джулия подошла к нему, он обернулся, взял ее за руку и прижал к себе.

– Ты чувствуешь, как мне больно, – спокойно сказал он. – Хотя ты так мало знаешь меня. Кто я для тебя?

– Человек, – сказала она. – Красивый и сильный мужчина. Мужчина, который страдает так же, как мы. И я кое-что все-таки знаю… Ведь ты написал о себе и оставил свитки в усыпальнице.

Трудно рассказывать об этом. Как он отнесется к ее словам?

– И твой отец тоже все прочитал, – сказал он.

– Да. Он кое-что перевел.

– Я наблюдал за ним, – прошептал он.

– Ты писал чистую правду?

– Зачем мне лгать?

Вдруг он сделал движение, собираясь поцеловать ее, но Джулия снова отстранилась.

– Какие же странные минуты ты выбираешь для своих маленьких шалостей, – задыхаясь, проговорила она. – Мы говорили о… о… трагедии – разве нет?

– Скорее об одиночестве и безрассудстве. И о безумных поступках, к которым нас вынуждает горе.

Черты его лица разгладились, смягчились. Снова та же любезность, та же улыбка.

– Твои храмы находятся в Египте. Они все еще целы, – сказала Джулия. – Рамессеум в Луксоре. Абу-Симбел. О, ты знаешь их под другими названиями. Твои колоссальные статуи! Статуи, которые восхищают весь мир! Английские поэты их воспевали. Великие полководцы отправлялись в путешествия, чтобы посмотреть на них. Я видела их, дотрагивалась до них своими руками. Я стояла среди древних стен.

Он продолжал улыбаться.

– А теперь я гуляю с тобой по современным улицам.

– И тебе это доставляет удовольствие.

– Да, совершенно верно. Мои храмы были старыми даже тогда, когда я жил в первый раз. Но мавзолей Клеопатры был построен сравнительно недавно. – Он замолчал, снова расстроившись. – Для меня это как вчерашний день, понимаешь? Хотя он похож на сон и кажется далеким. Почему-то я чувствовал, что проходят столетия, хотя и спал. Пока я спал, мой дух развивался.

Джулия вспомнила те же слова в отцовском переводе.

– Что тебе снилось, Рамзес?

– Ничего, дорогая, ничего, что было бы интересно человеку нового времени! – Он помолчал. – Когда мы устаем, то начинаем говорить о своих снах – будто бы во сне сбываются мечты, которые не сбылись в жизни. И, просыпаясь, чувствуем разочарование. Но для странника реальный мир всегда остается самым желанным. И усталость приходит только тогда, когда мир становится похожим на сон.

Он смотрел на струйки дождя. Джулия слушала его слова, почти не вникая в их смысл. В ее недолгой еще жизни было достаточно горя, чтобы благословлять эту реальность. Ранняя смерть матери очень сблизила ее с отцом. Она очень старалась полюбить Алекса Саварелла, потому что он так хотел; но ее отец не обращал на это внимания. Но на самом деле она любила только идеи, только вещи, так же как и отец. Может, он это и имел в виду? Она не была уверена.

– Ты не хочешь возвращаться в Египет, тебе ведь не нужна встреча со старым миром? – спросила она.

– Я разрываюсь, – прошептал он.

Порыв ветра поднял с мостовой бумажный мусор; сухие листья полетели, кружась, вдоль чугунной ограды. Наверху жалобно зазвенели электрические провода, и Рамзес запрокинул голову, чтобы посмотреть на них.

– Даже более живо, чем во сне, – прошептал он, снова поворачиваясь к тусклой желтой лампочке фонаря. – Мне нравится это время, дорогая, – сказал он. – Ты простишь меня за то, что я называю тебя так? Моя дорогая. Так ты однажды назвала своего друга Алекса: «мой дорогой».

– Называй как хочешь, – сказала Джулия. «Потому что я люблю тебя гораздо больше, чем его!»

Рамзес снова одарил ее своей неподражаемо теплой улыбкой. Подошел к ней, раскрыв объятия, и вдруг поднял на руки.

– Маленькая легкая царица! – сказал он.

– Опусти меня на землю, великий царь, – прошептала она.

– Зачем это?

– Потому что это приказ.

Подчиняясь, он осторожно поставил ее на ноги и низко поклонился.

– А куда мы направимся теперь, моя царица, – домой, во дворец Стратфордов, что в районе Мэйфейра, на земле Лондона, в Англии, позднее более известной как Британия?

– Да, домой, потому что я устала как собака.

– А мне нужно изучить библиотеку твоего отца, если позволишь. Я должен прочитать много книг, чтобы «привести в систему», как ты говоришь, все, что ты мне показала.

В доме не раздавалось ни звука. Куда ушла девушка? Кофе, которым Самир в конце концов соблазнился, уже давно остыл. Он так и не смог заставить себя выпить это жидкое пойло.

Почти целый час он не отрываясь смотрел на саркофаг. Кажется, за это время часы в коридоре пробили дважды. Иногда по занавескам пробегали полосы света, ненадолго озаряли высокий потолок, скользили по золотой маске мумии – и тогда она на самом деле казалась живой.

Вдруг Самир вскочил на ноги. Ему послышалось, что скрипит пол под ковром. Он медленно направился к гробу. Подними крышку. И ты узнаешь. Подними ее. А вдруг саркофаг на самом деле пуст?

Он дрожащими руками дотронулся до позолоченного дерева и замер.

– Не надо делать этого, сэр!