Книга Таймлесс. Изумрудная книга, страница 44 – Керстин Гир

— Чтобы заменить эту лампочку, мне придётся на некоторое время выключить свет. И тогда вокруг станет достаточно темно.

Я молчала.

— У тебя есть при себе фонарик?

Я ничего не ответила.

— Хотя можно и подождать. Кажется, сегодня лампочка светит вполне сносно. Может, мы просто оставим всё как есть?

Всем телом я чувствовала его взгляд, он словно касался меня, но я продолжала упрямо смотреть в книгу.

— Хм, можно мне попробовать твой виноград?

Тут моё терпение лопнуло.

— Да уж, пожалуйста, бери, только дай мне спокойно почитать! — фыркнула я. — Да, и заткнись, ладно? Мне абсолютно не хочется болтать тут с тобой, как ни в чём не бывало.

Пока Гидеон ел виноград, царило молчание. Я перевернула страницу, хотя не прочла не единого словечка.

— Слышал, что уже с утра у тебя сегодня побывали гости, — он принялся жонглировать двумя виноградинами. — Шарлотта говорила что-то про таинственный сундук.

Ах, вот откуда ветер дует. Я опустила книгу на колени.

— Итак, правильно ли ты понимаешь смысл слова «заткнись»?

Гидеон широко улыбнулся.

— Эй, вовсе мы не болтаем. Но мне бы очень хотелось узнать, почему это вдруг Шарлотта решила, что у тебя может быть что-то, что тебе передали Люси и Пол.

Его подослали сюда, чтобы меня проверить, — ясно как божий день. Возможно, приказ отдал Фальк или кто-нибудь ещё. «Будь с ней поприветливей, тогда она точно выдаст всё, что скрывает». Это, наверное, такая семейная черта де Виллеров — считать женщин полными дурами.

Я перекинула ноги на диван и уселась по-турецки. В таком вот злобном настроении мне было куда легче смотреть ему в глаза, и даже губа моя перестала дрожать.

— Лучше спроси Шарлотту, как это взбрело ей в голову, — сухо сказала я.

— Да я уже спросил, — Гидеон скрестил ноги в такой же позе, как и я. Теперь, сидя друг против друга на этом диване, мы напоминали двух индейцев. Интересно, существует ли что-то абсолютно противоположное трубке мира?

— Она считает, что тебе каким-то образом удалось овладеть украденным хронографом, а брат, сестра, бабушка и даже ваш дворецкий, помогают тебе его скрывать.

Я покачала головой.

— Не думала, что когда-нибудь скажу тебе это — у Шарлотты, очевидно, слишком бурная фантазия. Стоит только пронести по дому старый сундучишко, как у неё просто крышу сносит.

— И что же было в этом сундуке? — спросил он, не особенно заинтересованным тоном. О Боже, какой предсказуемый ход!

— Ничего! Мы используем его вместо карточного стола, когда собираемся поиграть в покер, — мне самой эта идея так понравилась, что я еле сдержалась, чтобы не улыбнуться.

— Аризонский холдем? — осведомился Гидеон, заметно оживившись.

Ха-ха.

— Техасский холдем, [4] — сказала я.

Неужели он думает, что меня можно разоблачить с помощью такого дешёвого трюка! Папа Лесли научил нас играть в покер, когда нам было по двенадцать лет. Он, кстати, считал, что девочки просто обязаны овладеть этой игрой. Почему — он нам так и не сказал. Во всяком случае, благодаря ему мы знали все уловки и отлично блефовали. Лесли до сих пор старалась незаметно почесать нос, когда приходила хорошая карта, чтобы я тоже была в курсе.

— Иногда в «Омаху» [5] — но реже. Ну, ты понимаешь, — я наклонилась к нему и доверительным тоном продолжала: — Везение у нас дома сродни запрещённому спорту. Моя бабушка установила несколько строжайших правил. Честно говоря, мы начали играть исключительно из чувства противоречия. Мы — это бабушка Мэдди, мистер Бернхард, Ник и я. Но потом мы по-настоящему разыгрались.

Гидеон поднял бровь. Казалось, на него это признание произвело сильное впечатление. Тут я была на него не в обиде.

— Возможно, леди Ариста права, и азартные игры действительно могут повести нас по наклонной, — продолжала я. Сейчас я чувствовала, что нашла свою стихию. — Сначала мы играли только на лимонные леденцы, но постепенно ставки повысились. Мой брат на прошлой неделе проиграл все свои карманные деньги. Хорошо, что леди Ариста ни о чём не догадывается! — я наклонилась вперёд ещё немного и посмотрела Гидеону прямо в глаза. — Так что, пожалуйста, не рассказывай ни о чём Шарлотте, она сразу же нас выдаст. Лучше пусть уж выдумывает свои истории об украденном хронографе!

На седьмом небе от собственной находчивости, я снова отклонилась от его лица.

Гидеон, казалось, не переставал удивляться. Некоторое время он наблюдал за мной молча, а потом резко протянул руку и погладил меня по волосам. Моё самообладание сразу же испарилось.

— Прекрати! — он действительно пытается выведать то, что ему нужно, всеми возможными способами. Вот подонок. — Что ты вообще здесь забыл? Я отлично проводила время в одиночестве, — к сожалению, эти слова прозвучали гораздо менее язвительно, чем мне хотелось. Мой тон был скорее плаксивым и обиженным. — Неужели ты больше не исполняешь тайные поручения и не собираешь кровь путешественников во времени?

— Это ты о вчерашней «Операции Шаровары»? — он перестал гладить меня по волосам, но теперь он взял в руку прядь моих волос, пропуская её волнами сквозь свои пальцы. — Она успешно завершена. Кровь леди Бёргли уже в хронографе.

На несколько секунд взгляд его стал пустым и грустным, но потом он снова совладал с собой и продолжал:

— Не хватает только леди Тилни, Люси и Пола. Но мы ведь не знаем основное время пребывания Люси и Пола, и также под какими именами они там живут, так что это просто формальность. А вот о крови леди Тилни я позабочусь уже завтра утром.

— Мне казалось, у тебя появились некоторые сомнения, что происходящее действительно служит доброй цели, — сказала я и освободила волосы из его руки. — Что, если Люси и Пол правы, и Круг Двенадцати не должен замкнуться никогда? Ты же сам утверждал, что такая вероятность существует.

— Ну да. Но я не собираюсь трезвонить об этом на каждом углу. Ты единственная, кому я рассказал о сомнениях.

Ах, какой хитрый шахматный ход! Ты единственная, кому я доверяю.

Но я тоже могу быть хитрой, если захочу (чего стоит одна только история с покером!).

— Люси и Пол говорили, что доверять графу нельзя. Что это приведёт к чему-то плохому. Ты тоже сейчас так думаешь?

Гидеон отрицательно покачал головой. Выражение его лица вдруг стало серьёзным и напряжённым.

— Нет, мне не кажется, что он — злодей. Мне лишь кажется, что… — он замялся, — я думаю, что выгоду единичного он ставит выше общего блага.